Александр Чучаев - Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского

Исключать умысел может только действительное неведение или заблуждение о запрещенности деяния. Следовательно, лицо при таких обстоятельствах не может нести ответственность за умышленное преступление, но не исключается его ответственность за проявленную легкомысленность или небрежность. «Если закон наказывает посягательство на норму, учиненное по небрежности, то ответственность может существовать и тогда, когда небрежность проявилась именно в неознакомлении и требованиями прав и закона. Поэтому в тех деяниях, в которых умышленность и неосторожность наказываются одинаково, …ссылка на неведение запрещенности не окажет весьма часто никакого влияния на ответственность, в особенности если нарушение сделано таким лицом, которое по своему званию или деятельности было специально обязано познакомиться не только с требованиями закона, но и постановлениями и распоряжениями компетентных властей» 209.

Таким образом, можно заключить, что незнание закона, по Н. С. Таганцеву, в целом не исключает уголовную ответственность. В качестве изъятия из этого правила выступают, во-первых, совершение деяний, которые образуют только умышленное посягательство на правоохраняемый интерес, во-вторых, незнание закона лицами, которые не могли знать о существовании уголовно-правового запрета 210.

Сергеевский выделяет два вида умысла: умысел в узком смысле слова – dolus 211 и преступное безразличие – dolus eventualis 212, что соответствует современному делению данной формы вины на прямой и косвенный. Это отвечает положениям ст. 48 Уголовного уложения 1903 г., в которой говорится: «Преступное деяние почитается умышленным не только когда виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступление последствия, обусловливающего преступность сего деяния».

Вероятнее всего, автор не был сторонником деления умысла на указанные виды. Ссылаясь на законодательство других стран, он отмечает, что указанные виды умысла в нем не отражаются; при наличии относительно-определенных санкций в этом и нет необходимости 213.

Одним из сторонников такой позиции является Г. Е. Колоколов. По его мнению, «dolus eventualis, или – иначе – преступное безразличие, существует только в фантазии криминалистов, но не в действительной жизни» 214.

Аргументируя свою позицию, он указывает, что безразличное отношение лица, находящегося в состоянии вменяемости, к преступному последствию немыслимо. Психически здоровый человек, сознательно совершая деяние, тем самым обусловливая наступление последствия, не может не понимать, что последнее для него является невыгодным хотя бы уже потому, что за него он может быть подвергнут уголовному наказанию. «Во всех тех случаях, где опровергаемое нами учение принимает „преступное безразличие“ – во всех таких случаях виновный на самом деле прямо желает, чтобы преступное последствие было так или иначе избегнуто. (Желание это лишь не имеет достаточной энергии, чтобы заставить преступника отказаться от предположенных актов, к которым он побуждается более сильным мотивом.)» 215.

Ошибочность такого подхода очевидна. Психологи указывают, что «желание переходит в подлинно волевой акт, когда к знанию цели присоединяется установка на ее реализацию, уверенность в ее достижимости и направленность на овладение соответствующими средствами» 216; «желание – это целенаправленное стремление» 217.

При косвенном умысле лицо, предвидя реальную возможность наступления последствий, не желает их, а сознательно допускает. Именно сознательное допущение, являясь формой положительного отношения к последствиям, сближает его с желанием, но не растворяется в нем.

Словосочетание «безразличное отношение», свидетельствующее по своей сути вообще об отсутствии какого-либо отношения лица к определенному предмету, в современной уголовно-правовой литературе также признается неудачным 218. Как проявление воли, оно в косвенном умысле «по существу мало чем отличается от сознательного допущения и означает отсутствие активных эмоциональных переживаний в связи с общественно опасными последствиями, реальная возможность наступления которых отражается опережающим сознанием виновного. В этом случае субъект причиняет вред, что называется, „не задумываясь“ о вредных последствиях совершаемого деяния, возможность причинения которых представляется ему весьма реальной» 219.

Большую практическую значимость Сергеевский видит в выделении видов умысла по моменту возникновения или, как он говорит, по «интенсивности преступного настроения лица», влияющей на наказуемость деяния. «Такая интенсивность… выражается или в факте зрелой обдуманности предстоящих последствий, требующей протечения известного количества времени между возникновением предвидения последствий и совершением преступного деяния… С другой стороны, интенсивность преступного настроения весьма умаляется, если преступное настроение возникло и преступное деяние совершено не только без этих условий обдуманности, но в состоянии страстного возбуждения – „запальчивости“ и „раздражения“, как выражается наше Уложение» 220.

На основании этого выделяются заранее обдуманный умысел как наиболее тяжкий его вид и умысел в запальчивости и раздражении или, другими словами, внезапно возникший умысел как «низший вид умысла». Между ними располагался простой умысел как «нормальный тип».

Внезапно возникший умысел автором представлен в самом общем виде. Между тем в юридической литературе XIX в. выделялись его оттенки.

Н. С. Таганцев различает следующие виды указанного умысла исходя из психического состояния лица в момент его действия или формирования. Во-первых, внезапно возникший умысел, сформированный в состоянии аффекта, но не исключающий вменяемости. При установлении ответственности за совершение преступлений с таким умыслом обращается внимание на причину аффекта, на степень извиняемости раздражения. В особенности выделяются те случаи, когда причиной аффекта явилось поведение потерпевшего.

Во-вторых, внезапно возникший умысел, при котором у виновного нет достаточного времени для обдумывания задуманного; этот вид умысла, хотя и относится к числу внезапных, но является «хладнокровным» – dolus repentinus.

В-третьих, заранее обдуманный умысел носит предумышленный характер, так как виновный заранее обдумал все существенные моменты предпринимаемого им действия, сделал тщательную оценку плана 221.

Судя по всему, Сергеевский не был сторонником и деления умысла по степени определенности, так как относил это «к старому западному праву и старой доктрине», полагая, что в современном праве они свое значение потеряли.