Ольга Миролюбова - Ребенок как субъект права: актуальные цивилистические аспекты

Однако вполне возможна и иная ситуация, когда именно генетические родители по разным причинам отказываются от фиксации своего родительства при согласии на это суррогатной матери. Отсутствие в законе правил, предусматривающих фиксацию родительства в данном случае, также создает благодатную почву для нарушения прав и интересов ребенка (в личной сфере как минимум – невозможность приобретения ребенком «родовой» фамилии, знать своих родственников и общаться с ними, а в имущественной – невозможность получения содержания от генетических родителей, наследования их имущества). По этому поводу Г.Б. Романовский справедливо отмечает: «Настораживает то, что ребенок при таком умолчании законодательства будет непросто невостребованным, а лишним» 39 39 Там же. С. 215. .

Следует заметить, что проблема невозможности получения информации о генетическом происхождении ребенка помимо социального и нравственного аспектов, имеет также весьма важное значение для такой сферы как медицинские права ребенка. Согласно медицинским исследованиям целый ряд болезней имеет под собой генетическую основу, при этом часть из них проявляется только в процессе взросления ребенка, поэтому получение своевременной информации о наследственных заболеваниях ребенка позволило бы своевременно оказать ребенку квалифицированную медицинскую помощь и соответствующим образом скорректировать образ жизни. В этой связи наличие в законодательстве указанных выше запретов на получение информации о биологическом происхождении, на наш взгляд, создает предпосылки для нарушения закрепленного в ст. 41 Конституции РФ праву на охрану здоровья и медицинскую помощь, а также находится в противоречии с принципом приоритета охраны здоровья детей (ст. 7 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации»), обязанностью государства обеспечивать в максимально возможной степени выживание и здоровое развитие ребенка (п. 2 ст. 6 Конвенции о правах ребенка) и охраняемым законом интересом ребенка в получении соответствующей его возрасту и состоянию здоровья медицинской помощи.

Данные запреты продолжают действовать и по достижении ребенком совершеннолетия. Хотя, по мнению И.Г. Король, даже при современном состоянии законодательства для получения ребенком информации о своих родителях в рассматриваемых выше случаях нормативных препятствий не существует, поскольку ни в СК РФ, ни в ином законе ничего не говориться о тайне генетического (биологического) происхождения 40 40 См.: Король И.Г. Личные неимущественные права ребенка по семейному законодательству Российской Федерации. М., 2010. С. 89. . Однако данная позиция представляется нам весьма спорной. Вопервых, отсутствие в законодательстве общего запрета в виде тайны биологического (генетического) происхождения не исключает возможности установления отдельных отраслевых запретов в виде тайны донорства и тайны усыновления. Вовторых, с точки зрения медицины вспомогательные репродуктивные технологии (донорство и суррогатное материнство) представляют собой не что иное, как дополнительные (наряду с основным, «природным») способы биологического воспроизводства человека, а соответственно и тайна донорства в широком смысле суть тайна биологического (генетического) происхождения.

Применительно к рассматриваемым выше случаям критерием ограничения права ребенка знать своих родителей должны выступать интересы самого ребенка, под которыми, на наш взгляд, следует понимать потребность в условиях для нормального физического и психического развития, надлежащих материально-бытовых условий. По этой причине мы разделяем позицию авторов, обосновывающих необходимость закрепления в законе возможности получения ребенком информации о своих родителях на основании решения суда (с учетом мотивированного заключения органов опеки и попечительства) 41 41 См.: Воронина З.И. Реализация права ребенка на идентифицирующую информацию при применении вспомогательных репродуктивных технологий // Российский юридический журнал. 2008. № 1. С. 68. Тарусина Н.Н. Семейное право: очерки из классики и модерна. Ярославль, 2009. С. 284. , например, в случаях смерти воспитывавшей его одинокой матери, родившей ребенка с использованием донорского материала, или суррогатной матери, а также возможности открывать такую информацию с 18 лет либо в 16 (14) лет для лиц, ставших дееспособными по семейно-правовым основаниям 42 42 См.: Король И.Г. Личные неимущественные права ребенка по семейному праву Российской Федерации. М., 2010. С. 89. Тарусина Н.Н. Семейное право: очерки из классики и модерна. С. 284. . Тем более что в современном зарубежном законодательстве уже имеются примеры разумных исключений из существующих в медицинском и семейном праве запретов, препятствующих получению ребенком информации о своем генетическом происхождении. В частности, в ряде европейских государств (Великобритания, Швейцария, Нидерланды, Германии и др.), Австралии, законодатель отказался от принципа анонимности донора и при этом предусмотрел возможность получения ребенком, зачатым с помощью донорской спермы, информации о своем биологическом отце по достижении 18 лет (в Нидерландах – с 16 лет); юридические конструкции суррогатного материнства в некоторых штатах США допускают предоставление статуса материвизитера 43 43 Подробнее об этом см., например: Романовский Г.Б. Анонимность доноров половых клеток и современное семейное право // Семейное и жилищное право, 2010. № 5. С. 3–6. .

Кроме того, для случаев отказа генетических родителей от регистрации своего родительства в отношении рожденного для них суррогатной матерью ребенка, на наш взгляд, следует предусмотреть в СК РФ и в Федеральном законе «Об актах гражданского состояния» 44 44 Федеральный закон «Об актах гражданского состояния» № 143ФЗ от 15 ноября 1997 года // Собрание законодательства РФ. 24. 11. 1997. № 47. Ст. 5340. специальные правила о регистрации в качестве родителей супругов-заказчиков, отказавшихся от фиксации своего родительства после рождения суррогатной матерью их ребенка, на основании заявления органа опеки и попечительства. Полагаем, что наличие такого правила соответствует не только нравственным, но и юридическим конструкциям родительства, поскольку в данном случае именно их желание произвести на свет ребенка с помощью суррогатного материнства явилось пусть и не единственной (необходимо также согласие суррогатной матери, успешность соответствующей медицинской процедуры и т.п.), но на наш взгляд, главной предпосылкой его рождения.

Следует также отметить, что в действующем российском законодательстве уже обозначена тенденция к отказу от тайны усыновления. В частности, в Разделе V Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012 – 2017 годы Президентом РФ рекомендован переход к системе открытого усыновления. Полагаем необходимым согласиться с А.М. Нечаевой в том, что сохранение данной тайны целесообразно только для отдельных ситуаций, например, в случае имитации усыновителем беременности, создающей полную иллюзию, что усыновитель – биологический родитель ребенка 45 45 См.: Нечаева А.М. Национальная стратегия действий в интересах детей и семейное законодательство // Государство и право. 2013. № 2. С. 77. .