Леонид Крупчанов - Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды

Гоголь ошибся с адресатом стихотворения. На самом деле оно посвящено Гнедичу и под этим названием уже было известно читателям (Белинский упоминает о нем в цикле статей о Пушкине). Об ошибке Гоголю сразу же указал в своем письме С. П. Шевырев. Любовь Пушкина к царю Гоголь иллюстрирует также отрывком из стихотворения Пушкина «Герой»:

Здесь Пушкин описывает посещение Николаем I холерной Москвы в 1830 году. Цитирует Гоголь в связи с этим и отрывки из стихотворения Пушкина «Пир Петра Первого», которое он называет «Пиром на Неве». Видимо, он цитирует это стихотворение по памяти, так как в цитате отмечаются пропуски и неточности. У Гоголя:

Цитируемый здесь Гоголем конец стихотворения у Пушкина выглядит так:

Гоголь подает Пушкина как провозвестника идеи монархии. Даже в стихотворении «Памятник», по мнению Гоголя, Пушкин «умел благоговейно поклониться перед теми из них (венценосцев – Л. К.), которые показали миру величество своего званья». Гоголь отмечает, что в России писатель вообще нечто высшее, а Пушкин – тем более, так как он, говоря словами Гоголя, «был знаток и оценщик всего великого в человеке». Какое-то время Гоголя интересует «Илиада» Гомера как образец эпического жанра поэзии. Он, как и все, знает о готовящемся переводе Гнедича и о выходе ее в 1830-м году. В 1833-м году, в связи со смертью Гнедича он упоминает «Илиаду» в письме к Данилевскому и рекомендует последнему читать поэму. В книге «Выбранные места из переписки с друзьями», говоря о литературных влияниях Пушкина, отмечает это влияние и в творчестве переводчика «Илиады». Переводил Гомера и самый близкий после гибели Пушкина Гоголю писатель – Жуковский. В начале 1848 года, накануне путешествия Гоголя в Иерусалим, он в своем письме рекомендует Жуковскому полное, компактное, подстрочное парижское издание Гомера 1846 года. С выходом в свет монументального перевода Жуковским гомеровской «Одиссеи», Гоголь стал рассматривать «Илиаду» лишь как «эпизод» в сравнении с «Одиссеей». Перевод «Одиссеи» Жуковского опубликован в 1849 году. А письмо Гоголя к Н. М. Языкову с анализом перевода, включенное в «Выбранные места…» было опубликовано в «Современнике» еще в 1846-м году. Следовательно, он анализировал «Одиссею» Жуковского по рукописи. По его мнению, это было необходимо, так как читатель должен быть предварительно подготовлен к восприятию такого сложного произведения, как «Одиссея». Эту задачу и должна была выполнить глава об «Одиссее» в «Выбранных местах…» (1847), куда вошло письмо Н. Языкову. Это письмо представляет собою седьмую главу «Выбранных мест…» под названием «Об «Одиссее», переводимой Жуковским». Именно «переводимой», так как книга Гоголя вышла двумя годами ранее перевода Жуковского. Анализ «Одиссеи» позволил Гоголю в исповедальной форме представить читателям сформировавшееся к середине 1840-х годов новое его миросозерцание, новые духовные параметры его личности. Он ссылается при этом на огромное богатство содержания гомеровской поэмы, представленной к тому же на одном из «богатейших» европейских языков, каким является, по мнению Гоголя, русский язык. К этому своему труду Жуковский подготовлен был всей его предшествовавшей жизнью. Этой подготовкой явились его переводы с других языков, обеспечившие адекватную передачу стиля и духа поэмы Гомера, не копию, а, по выражению Гоголя, «слово живо» великого автора. Это не просто перевод, а «воссоздание», «воскресение» Гомера. В современных застойных условиях, говорит Гоголь, породивших «больные произведения», поэма произведет благотворное влияние на всё общество и на каждого его члена в отдельности, независимо от сословной или социальной принадлежности. «Одиссея», полагает Гоголь, станет всеобщим, «народным» чтением. Нравственная сила поэмы, по мнению Гоголя, не снижается «греческим многобожием», так как Христа и апостолов в то время еще не было, а русский «народ смекнет, почему та же верховная сила помогала и язычнику за его добрую жизнь и усердную молитву, несмотря на то, что он, по невежеству, взывал к ней в образе Посейдонов, Кронионов, Гефестов, Гелиосов, Киприд и всей вереницы, которую наплело играющее воображение греков». Божью молитву заменяло Одиссею, по мысли Гоголя, обращение к своей душе, к своему сердцу. Он отмечает великие художественные достоинства поэмы – глубокий и верный психологизм, яркость эпизодов, знание обычаев и законов того времени. Здесь нет длиннот и поучений, это живой рассказ реально существовавшего великого автора.

Анализируя поэму, Гоголь определяет пять принципиальных, значимых позиций. Во-первых, «Одиссея» окажет воздействие на писателей, внеся ясность в их умы и, подобно лоцману, выведя их к свету простоты, спокойствия и уравновешенности. Во-вторых, поэма подействует на развитие эстетического вкуса и освежит критику, которая ныне запуталась и несет, как говорит Гоголь, всевозможную «дичь». В-третьих, «Одиссея» своим стилем русской речи будет содействовать очищению русского языка, который, по мнению Гоголя, не достиг своей «полноты» не только у Жуковского, но даже у Пушкина и Крылова, превосходивших Жуковского «точностью выражения». В-четвертых, поэма Гомера окажет воздействие на ученых и науку, обогатив их наглядными сведениями из жизни древнего мира, включая его нравы и быт. Наконец, пятое, – «Одиссея» воздействует на «дух» современного русского общества, болезненного, ропщущего, неудовлетворенного, своими идеями спокойствия и «величавой патриархальности». Гоголь противопоставляет красоту и стройность древнего мира, с его несложной техникой, современному «мелкому», «лоскутному» «неряшеству» так называемого «европейского совершенства». Таким образом, взгляды Пушкина и раннего Гоголя на литературу Древнего мира мало чем различаются: они возводят к ней возникновение европейских литературных традиций. К переводу «Илиады» Гнедичем Пушкин относится несколько скептически, усматривая в нем стилистическую односторонность; у Гоголя замечаний по переводу Гнедича нет. Ко времени выхода в свет «Одиссеи» в переводе Жуковского Пушкина уже не было в живых, хотя он мог быть знаком с фрагментами перевода. Для Гоголя же гомеровская «Одиссея» в переводе Жуковского явилась символом литературного совершенства, энциклопедией мудрости, позволившей ему изложить обновленную систему своего миросозерцания на завершающем этапе жизни и творчества. При этом обласканный поначалу своими великими современниками Пушкиным и Белинским, уверовавший в свое пророческое предназначение, Гоголь декларировал свои идеи в качестве святых предначертаний для всего человечества.