Роман Сенчин - По пути в Лету

Описывают в том числе «обогреватель масляный», «печатную машинку «Любава», «книгу «Стихотворения, поэмы, Герой нашего времени» / Лермонтов», «книга «Ноль часов» Э. Лимонов, 191 штука»… Получается 21 наименование на сумму 14850 рублей. « Работоспособность описанного имущества не проверялась».

«Полагаю, призраки Диккенса и Бальзака срочно телепортировались на Нижнюю Сыромятническую и прильнули к окнам. Чтобы увидеть опись имущества в России в XXI веке», – с усмешкой замечает рассказчик.

С Лолой Вагнер Эдуард решает расстаться. «Постепенно стало ясно, что Лола Вагнер невыносима. Обыкновенно это я становился для моих женщин невыносим. «Energizer», как называл меня бандит Мишка. А тут обратный случай – Energizer более накалённый, сильный и невротический, поселился со мной».

Для избавления от неё Эдуард прибегает к помощи охранников: «Дмитрий, я поручаю тебе операцию по выдворению госпожи Вагнер из квартиры». И во время выдворения прячется в кабинете…

«А потом Надежда Ивановна и её муж Анатолий решили продать квартиру».

Эдуард ищет новое жильё, и во время поисков приезжает к художнику Е., где находит своих сверстников – художников и писателей, – с которыми был знаком ещё в «наши годы». Сверстники стары, бородаты, беззубы. Как и сорок лет назад, сидят под тусклой лампочкой и пьют водку. «Я уселся четвёртым за стол. Я было подумал «четвёртым стариком», но быстро отбросил неприятный вариант».

На прощание художник Е. дарит Эдуарду череп. Скорее всего, женский, с дыркой «в затылочной части».

Герой даёт черепу имя Майя и поселяет у себя в квартире на книжной полке «от IKEA». Но его начинает мучить ощущение опасности, боль в затылке, и сначала он прячет череп обратно в пакет, а затем, уже переехав на новую квартиру, опять же при помощи своих охранников, избавляется от Майи. Остаётся один…

«В Сырах» – роман реалистический, порой, как ругались советские критики, с элементами натурализма; там, где Лимонов пишет о партии, которой руководит его герой Эдуард, художественность сменяется публицистикой… Есть и страницы, заполненные толкованием «Фауста», встречаются фрагменты теософских рассуждений, присутствует, так сказать, бытовая, городская мистика…

Иногда испытываешь некоторую неловкость за автора. Словно он пишет не так, не теми словами, принимает с умным видом смешную позу; что-то юношеское, если не подростковое, есть во многих его размышлениях, ощущениях, оценках. Хотя вскоре понимаешь, что автор имеет на это право и в итоге всё на месте, всё для дела, всё играет… По сути, это фирменный приём Лимонова – грань настоящей прозы и неуклюжей исповеди, горького и смешного, мудрости и наивной искренности. И впечатление, что пишет он почти без оглядки, без мук над листом бумаги или (теперь) перед экраном компьютера. Вероятно, и внимательно не перечитывает роман или толстенное эссе, или статью перед тем, как отправить в печать.

Очень точно охарактеризовала лимоновский стиль Екатерина Дайс в рецензии на его книгу «Illuminatio» («Новый мир», 2013, № 1):

«В религиозных исканиях Эдуарда Лимонова есть что-то невероятно трогательное, опсиматически-оптимистическое. Есть такие персонажи, которым можно простить всё: и чрезмерную экспансивность, и недостаточную образованность, поскольку в них содержится нечто подлинное, необъяснимое обычными критериями».

Это, по-моему, можно применить и к его публицистике, и к прозе, и стихотворениям, которые для меня лично вечно балансируют между гениальностью и подростковыми опытами. Да и политическая деятельность Лимонова очень похожа на его писательский стиль.

После 10 декабря 2011 года Лимонов безустанно проклинает других (почти всех) лидеров оппозиции, которые в тот день увели десятки тысяч людей с площади Революции на Болотную площадь, или чуть позже примкнули к этим уводившим. В общем-то, он прав. Все те митинги и шествия привели лишь к тому, что правящий режим ещё сильнее закрутил гайки, уволок за решётку несколько десятков человек и тем самым испугал остальных (и клясться, что мы не испугались, бессмысленно – испугались, и будем бояться или, по крайней мере, опасаться ещё долго).

А режим опасается самого Лимонова. Помню, как мы с женой Елизаветой Емельяновой отправились отдавать свои голоса за выдвижение его (незадолго перед тем отказавшегося от французского гражданства) в президенты. Вход в гостиницу «Измайлово», где должно было проходить собрание, полиция перекрыла так, будто в здание готовы ворваться террористы из первого «Крепкого орешка», жильцов впускали и выпускали под дулами АКМ, а приходящих на собрание отгоняли, как врагов рода человеческого.

Подписи собирали в автобусике неподалёку. Люди шли и шли туда, становились в очередь на декабрьском морозе (зима была в Москве не из тёплых); тут же находились и члены ЦИК, которые через несколько дней заявили, что выдвижение прошло с нарушениями, нужных пяти сотен не набралось…

Лимоновскую организацию по-прежнему треплют, при первом же удобном случае лимоновцев и сочувствующих волокут в автозак; продолжается череда смертей членов «Другой России». Сам Лимонов уже много лет живёт в осаде, почти на нелегальном положении. Ставший типа оппозиционером Юрий Лужков (после изгнания с поста мэра Москвы) продолжает ждать от Лимонова или пятьсот тысяч рублей, или публичное извинение за то, что подтвердила вся наша вертикаль, когда ей нужно было убрать Лужкова. И Лимонов фактически находится под подпиской о невыезде из России.

Теперь оппозиция долбит Лимонова за то, что он якобы поддерживает закон о запрещении американцам усыновлять российских детей. Но, во-первых, об этом написано в программе «Другой России», опубликованной в «Российской газете» 20 июля 2010 года. «Запретим усыновление российских детей иностранцами». А во-вторых, протест против запрета усыновлять детей теми же американцами, это тактический протест. Стратегически нужно сделать так, чтобы в России граждане не радовались тому, что они живут, например, вчетвером в двухкомнатной квартире. Наши квартиры похожи на тюремные камеры. Если бы большинство семей жило в своих двухэтажных благоустроенных домах, как живут, скажем, в Германии или Франции (в США не был) не все, но многие, тогда бы и усыновление у нас происходило бы чаще. А нас приучили жить в казармах, и мы это воспринимаем, как должное.

Конечно, держать детей в зонах, называемых детскими домами (а большинство их, виденных мной, похожи на зоны, хоть и работают там часто хорошие, душевные люди) – преступление. Но и отдавать своих детей за границу – преступление тоже. Нужно сделать так, чтобы детям было хорошо здесь. Эволюционно это сделать вряд ли получится, значит, нужен другой путь…