Владимир Немцев - Вопросы о России. Свободная монография

На этом идеологическом фоне эффектно выступает парадоксальное решение злободневного вопроса русской общественной жизни 30—40-х годов – об убеждениях как об основном атрибуте развитой, интеллигентной личности» 70 70 Виноградов В. В. Указ. изд. С. 265. . Иванов-Разумник, кстати, назвал четыре формальных признака интеллигенции: внеклассовость, внесословность, преемственность, объединённость в группу. При этом он увидел ещё зарождение в то время антипатичного Пушкину, а особенно Лермонтову, явления, получившего брезгливое название мирных жителей городских окраин: «…существует ещё одна группа, характеризуемая также преемственностью, внеклассовостью и внесословностью, но в то же время диаметрально противоположная интеллигенции <���…> – «мещанство»» 71 71 Иванов-Разумник. История русской общественной мысли… Т. 1. С. 20. .

Характерно, что об убеждениях, надо полагать, политических убеждениях, Печорина, в тексте нет речи. Но есть аллюзии. В конце своего «Журнала» Печорин вспоминает ночь перед дуэлью с Грушницким: «С час я ходил по комнате, потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были „Шотландские пуритане“. Я читал сначала с усилием, потом забылся, увлечённый волшебным вымыслом. Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?» (290—291).

Что же за книга, вернее, её идеи , заставили человека забыть о возможной скорой смерти? Эйхенбаум выяснил это обстоятельство: «В следующей главе Мортон излагает свою политическую позицию: „Я буду сопротивляться любой власти на свете, – говорит он, – которая тиранически попирает мои записанные в Хартии права свободного человека; я не позволю, вопреки справедливости, бросить себя в тюрьму или вздёрнуть, быть может, на виселицу, если смогу спастись от этих людей хитростью или силой“. Дело доходит до того, что даже лорд Эвендел, не принадлежащий к партии вигов, должен признаться: „С некоторого времени я начинаю думать, что наши политики и прелаты довели страну до крайнего раздражения, что всяческими насилиями они оттолкнули от правительства не только низшие классы, но и тех, кто, принадлежа к высшим слоям, свободен от сословных предрассудков и кого не связывают придворные интересы“ 72 72 Эйхенбаум Б. М. «Герой нашего времени» // Указ. изд. С. 273. ».

Да ведь Григорий Александрович, который зачитался накануне поединка, не только аристократ, но либерал, и даже не чужд демократическим взглядам… Впрочем, либеральными взглядами отличались в России XIX века и противники демократов славянофилы. Но как бы то ни было, процедура дуэли во всей полноте продемонстрировала масштаб личности Печорина. Это необычный человек, и личность, занятая вопросами собственной независимости от существующего порядка вещей, а к тому же сама и влияющая скорей благотворно, чем аморально, на этот порядок. Случайно подслушав разговор заговорщиков во главе с драгунским капитаном, желающих посмеяться над ним, он, в свою очередь не просто сам посмеялся над ними, но жестоко отомстил им и их представителю Грушницкому, а в их собирательном лице обществу, за бессмысленность существования, за покорность судьбе, за мелочность помыслов и страстей. Он опасен в их глазах, потому что издевательски иронично встречает их любые самопроявления, и он страшен в их глазах, потому что не прощает даже их невольные низости. Да, он либерал, а значит человек, старающийся понять других, кто бы они ни были. Правда, помогать этим другим он не собирается, даже наоборот – карает и мстит. Русский либерал человек противоречивый…

При этом ещё, как нам кажется, надо учитывать особенность русских образованных людей того времени – они в своей массе были склонны к сентиментальным реакциям и переживаниям. И в этом Печорин проявил собственное своеобразие натуры: он презрительно смотрит на экзальтированность, слезливую эмоциональность, легко соседствующие с наивностью и ребяческим цинизмом Грушницкого и иных своих сверстников. Печорин откровенно показывает сарказм в отношении к притворной эмоциональности в ущерб образованности у своих современников!

Так что Лермонтов дал нам представление о гражданских взглядах и настроениях Печорина, и даже внушил, что «„было ему, верно, назначение высокое“: „Но я не угадал этого назначенья, я увлёкся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел твёрд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений“» 73 73 Там же. С. 273. . И далее уточняется: «Печорин должен был играть трудную и рискованную роль „героя нашего времени“ с невыполненным „высоким назначеньем“» 74 74 Там же. С. 282 .

Кроме того, Иванов-Разумник ещё прежде разглядел другое обстоятельство лермонтовского художественного наследия: «Антимещанство Лермонтова – основа содержания его творчества, та его сторона, которая объясняет нам его с головы до ног. Лермонтов боролся с мещанством не определенной общественной группы, подобно Пушкину, а с мещанством всего общества в его целом, с мещанством самой жизни как таковой. В этом его оригинальная черта, кажется, до сих пор малопонятая, в этом его теснейшая связь с большим художником, отделённым от него полувеком, – с Чеховым. Антимещанство Лермонтова – ключ ко всему его мировоздействию; ненависть к „обыденному“ привела его к яркому провозглашению прав личности и приблизила к тому истинному романтизму, которого до того времени не было в России; она же вложила в его сердце то презрение к окружающему миру, которое принято считать характерным лермонтовским пессимизмом» 75 75 Иванов-Разумник. История русской общественной мысли… Т. 1. С. 173. .

Но всё-таки одним антимещанством эстетическая и социальная позиция Лермонтова не ограничена, в ней выявляется и определённая политическая самохарактеристика, которую мы уже называли. В лермонтовском романе по понятным цензурным причинам о политике не говорится. Но этого и не нужно, любой русский роман затрагивает политическую тематику много глубже, чем политический трактат. Чем плоха самохарактеристика Печорина, как мы уже узнали, предпочитающего жить разумом, а не чувствами, не утратившего «навеки пыл благородных стремлений»: «Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть всё огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов – вот что я называю жизнью!» (274). Самохарактеристика либо разбойника, либо «вольтерьянца»; нигилистов в России ещё не появилось. А благонамеренный подданный Российской империи не мог быть таким, каким здесь описан, ну разве что ловким дипломатом.