Олег Копытов - Статьи о России

Не осталось безграничного пространства русского мира – такое возможно? История показала, что пока это невозможно. От судьбы не уйдешь. Сама История лишила ДУШИ, вогнала во вселенскую ТОСКУ, не излечила как-бы-запоем-как-бы-коммунистического-как-бы-труда, и ОСУДИЛА. Наверное, от этого – более всего остального, сугубо рационального (усталость и старость элиты, непосильная для экономики «гонка вооружений», «сладким дурманом тянет с загнивающего Запада», идеологический кризис, тотальная коррупция вкупе с «теневой экономикой» и «подпольными миллионерами», треск откалывающихся льдин национальных окраин, и т.д.), – от этого мало прожил и быстро сломался Советский Проект.

Вернемся к символическим характеристикам самих ключевых слов русской культуры. Наиболее тяжела для русского человека, что ярко показывает, например, русская поэзия, не ТОСКА, а СУДЬБА. Не сама по себе. А потому что ТОСКА – следствие, СУДЬБА – первопричина.

Одно из имен судьбы в англосаксонском мире – fate (лат. fatum). A fate – судьба, рок, фатум, удел, жребий, гибель, смерть , но и – пусть на периферии – смелый, решительный, энергичный . Знаковое поле fate распространяется не безгранично, оно замкнуто на волю индивидуума. Одного человека. Более, чем другие, решительного – Бог в помощь. Менее энергичного – довольствуйся тем, что есть. Даже если тебе сам пришел в руки чемодан с полумиллионом фунтов стерлингов в ценах начала 1930-х, послушай свою fate – и отдай полицейскому (Ж. Сименон. «Человек из Лондона»). Русскую СУДЬБУ индивидуальной не сделаешь, не приручишь, из всего Русского мира не вынешь. Можно только от нее отказаться. Вместе со всем Русским миром. Но тогда… Поменяешь СУДЬБУ на fate. Русский Бродский и американский Бродский – два разных Бродских.

Только взмолившись Богу, докричавшись до Него через безмолвное поле СУДЬБЫ, можно судьбу одолеть. Но не иначе. Если же молитвы не услышаны… русская СУДЬБА – чаще всего злодейка. Ей нельзя противиться, ее можно только выстрадать. Готовность к худшему и есть корень русской судьбы, причем худшее дается не за пассивность, как на Западе, не «за плохую карму», как на Востоке, а просто так, как плата за рождение.

Древние греки говорили о пневме и психее . То есть о настроении и переживании. Русские говорят о ДУШЕ. Чтобы хотя бы приблизительно определить объем русской ДУШИ, нужно обращаться к русскому языку. Да, в объем русской души входят и настроение и переживание. Но не только. Может быть, и не столько. Те же древние греки назвали сокровище тезаурусом. Так же называют полный объем вербальных представлений о предмете и его вербальных воплощений современные гуманитарии. Так вот, тезаурус русской души огромен. Больше чем тезаурус СУДЬБЫ и ТОСКИ.

По-русски мало сказать «отдаться какому-то делу целиком», нужно сказать «вложить в дело душу». По-русски мало сказать: «Мне это не нравится», – чтобы в полном объеме дать понять, что нечто не нравится, нужно сказать: «Душа не принимает». И всё станет понятно и закроет все дальнейшие объяснения, увещевания, уговоры. По-русски недостаточно сказать: «Жить в согласии», – вначале жизнью заслужить, а потом сказать нужно: «Жить душа в душу». И больше вообще не нужно слов.

Нравственный опыт народа, говорящего на русском языке, можно, нужно, должно отслеживать, исследовать, следовать ему по выражениям, опять-таки в полном объеме ни на один язык мира непереводимым (наш список далеко не полный): «говорить по душам», «душа меру знает», «от всей души», «отвести душу», «души не чаять», «душа болит», «пропащая душа», «берет за душу», «душа нараспашку», «душа-человек»… Что русский человек отдает Богу, когда прощается с жизнью? Самое ценное – ДУШУ.

Русский мир, как и ключевые слова русской культуры (может быть, как и весь русский словарь?), не втискивается в физику. Только в метафизику. Ну может быть, в новейшей квантово-полевой картине мира , где наряду с конечной делимостью всего пространственно-временного строения на отдельные ограниченные предметы, свойства и формы движения, – есть и поле, которое может иметь в разных точках различную температуру, концентрировать разный энергетический потенциал, по-разному двигаться, где континуумная среда может занимать значительные области пространства, ее свойства изменяются непрерывно, у нее нет резких границ, – может быть, у физики поля, с его бесконечным числом степеней свободы , немало общего с Русским миром.

Объем русской ДУШИ сравним с полем без границ.

Впрочем, поскольку уж и физический мир двойственен, и электрон – одновременно и волна и корпускула, отчего же не сделать и обратный ход и не представить ДУШУ, ТОСКУ и СУДЬБУ предметно, геометрически?

Лучшие литературные произведения, а русский мир – это прежде всего мир русской литературы, – имеют форму КРЕСТА. У Бориса Пастернака (кстати, предсказавшего теорию вероятностей своим видением мира как того, что «скрыто за шевелящимся занавесом») поэзия названа «высокой болезнью». На линии СУДЬБЫ – «болезнь», на линии ДУШИ – «высокая», ниже линии судьбы, там, где мир человеческого переживания, – ТОСКА… Тоска – это вопрос без ответа: «Откуда противоречие между высокая и болезнь »?

«Мертвые души» Гоголя состоят из дороги – СУДЬБА, и брички, катящей за мертвыми ДУШАМИ – ТОСКА, а надо бы – к Богу…

Онегин в поиске-пространстве – СУДЬБА, как и Печорин, впрочем, через ТОСКУ свою и других, себя тянет к покаянию, хотя бы внутри себя, самого, – а на самом деле нас, нас, грешных, незаметно тянет к ДУШЕ. Раскольников и князь Андрей – очевидно…