Михаил Копотев - Исключение как правило: Переходные единицы в грамматике и словаре

Итак, обобщая теоретические основы нашей работы, можно сказать следующее.

1. Идиоматичность не периферийное явление, приводящее к возникновению досадных «исключений» из стройной языковой системы, а ингерентное свойство языка, состоящее в развитии большей локальной связанности разнородных языковых единиц. Эти связи отнюдь не ограничиваются лексикой, но пронизывают весь язык, соединяя единицы разных уровней.

2. Идиоматизация является частным случаем общего процесса грамматикализации, в результате которого единица «теряет свою автономность, становясь объектом ограничений языковой системы» [Lehmann 2005: 154]. Языковые правила суть не что иное, как результат процесса, начавшегося с маловариативной идиомы, но расширяющегося на большее количество единиц. Разница между фраземой и правилом состоит лишь в большем или меньшем списке единиц, подпадающих под сферу их действия. Идиоматизацию в этом контексте можно считать частью общего когнитивного механизма генерализации, приводящего к возникновению и продуктивной модели, и непродуктивной, связанной, фраземы.

3. Наконец, идиоматизация – динамический процесс, в ходе которого изменение языковой системы проходит через множество локальных обобщений, часть которых исчезает из языка, часть составляет его идиоматизированный компонент, часть расширяется до языковых правил широкого охвата. В этом смысле языковые единицы представляют собой континуум градуальных переходов по шкале «свободные – идиоматизированные» без четко очерченных границ.

В настоящей работе исследуются русские фраземы разного типа: многокомпонентные лексемы, словосочетания, предложения. При единстве общего подхода предложенные ниже относительно самостоятельные исследования объединяет то, что все описанные единицы относятся к фраземам – в том смысле, как это было определено выше. В то же время в качестве объекта анализа были выбраны явления разных уровней, в которых идиоматизация затрагивает разнородные элементы структуры. Это позволяет с большей вероятностью экстраполировать результаты на другие зоны, выходящие за рамки исследованного материала. В итоге оказывается, что разнородный материал позволяет сформулировать пересекающиеся принципы и определить общую специфику процесса идиоматизации.

Анализ примеров не исключал исследовательскую интуицию, но опирался на корпусные данные, прежде всего на НКРЯ ( www.ruscor-pora.ru). В этом отношении наше исследование является примером подхода, использующего корпус (англ, corpus-informed approach ): корпусные данные здесь используются как источник примеров на естественном языке. Основное внимание в нашей работе уделяется не количественному, а качественному анализу.

Термин «слово» сохраняет свое центральное положение как в лингвистических описаниях, так и в наивных представлениях людей о языке [8] Этот факт обычно не выражается эксплицитно, однако А. Р. Лурия [1979: 47] отмечает, что слово – «основной элемент языка», а предложение – «основной элемент речи». И. Б. Левонтина [2000: 290], с другой стороны, пишет, что концепт слово – это «квинтэссенция ‘наивной лингвистики’, то есть того представления о языке, которое человек не выучивает в школе, а неосознанно воспринимает из самого языка». . Широкое употребление этого термина не означает, что он четко и однозначно определен. Наоборот, нетрудно подобрать примеры, которые противоречат определению. Все это привело многих ученых к мысли о невозможности дать однозначное определение слову даже в рамках одного языка (см., например, [Леонтьев 1963]).

Если оценивать употребительность лексемы слово , то благодаря широкой гамме разных значений [9] Согласно И. Б. Левонтиной [2000: 290–292] лексема слово имеет в современном русском языке восемь основных значений, а С. В. Дегтев и И. И. Макеева [2000: 157–161] приписывают ему 35 различных значений в истории русского языка. Терминологическое употребление этой лексемы восходит к XVIII веку. оно превышает по частоте употребления все остальные метаязыковые имена (ср. [Арутюнова 2000: 15]). Однако определяя его строго лингвистически, мы сталкиваемся с трудностями [10] Как известно, уже Ф. де Соссюр отмечал «двойной смысл, характерный для термина слово со всеми присущими ему неустранимыми недостатками» [Соссюр 1990: 163]; курсив Ф. де Соссюра. В. М. Жирмунский [1963: 6] писал: «Слово это основная единица языка. Между тем определение слова и установление его границ представляет большие трудности» (см. еще статьи И. Е. Аничкова, В. 3. Панфилова, И. П. Ивановой, А. А. Леонтьева, С. Е. Яхонтова и др. в этом же сборнике; формальное определение слова в [Кузнецов 1964] и выделение двух основных значений слова 1 и слова 2 в [Мельчук 1997–2006: 1,96-349]). . Для иллюстрации этой сложности приведем очевидные противоречивые случаи:

(1) во дворе́

(2) ро́к-му́зыка

(3) дом-музей: дома-музея

(4) никто: ни у кого

В примере (1) два «слова» сливаются при произношении в одно «фонетическое слово»; в примере (2) приведено одно «слово» с точки зрения словарного представления, но с учетом двойного ударения и отсутствия редукции гласного в первом слоге «однословная» интерпретация становится менее очевидной; в примере (3) «однословность» нарушается морфологическими (словоизменительными) свойствами сложного слова; в примере (4) одно «слово» разделяется на две части, если оно употребляется с предлогом. Спрашивается, имеем ли мы дело во всех этих случаях с одним «словом» – с одной языковой единицей?

В истории лингвистики это обстоятельство привело к тому, что были введены более дифференцированные понятия: «фонетическое слово» (группа слогов, несущих одно ударение); «лексема» (совокупность всех форм и значений одного слова); «словоформа» (отдельная форма лексемы); «словоупотребление» (конкретное употребление какой-либо словоформы в речи/тексте); «токен», или «текстоформа» и «лемма» (аналоги «словоупотребления» и «лексемы» при машинной обработке текста) [11] Кроме упомянутых терминов, употребляется и термин вокабула (см., например, [Вардуль 1965: 22; Мустайоки 1980: 146; Мельчук 1997–2006: 1,346–347]). . Несмотря на наличие более узких по своему значению понятий, термин слово все еще используется даже в тех случаях, когда было бы уместней употреблять более точный термин. Например, в предисловиях большинства словарей русского языка объем словника, как правило, определяется в количестве слов , хотя речь чаще всего идет о лексемах.

С функциональной и семантической точек зрения, «эквиваленты слов» – суть слова (точнее лексемы), у которых отсутствует один критерий выделения – слитное написание [12] Н. Д. Голев [1999: 98] пишет в этой связи об «орфографоцентристском языковом сознании носителей современного русского языка» (Ср. [Лайонз 1978: 212]). . Этот критерий при определении лингвистического термина может показаться неубедительным, поскольку правописание можно считать чисто внешней и, по сути дела, второстепенной стороной проявления языка [Академическая грамматика 1980: 398]. Кроме того, решение вопросов культуры письменной речи находится под влиянием экстралингвистических факторов, вызванных вмешательством нормализаторских сил языкового общества. Несмотря на эти оговорки, большинство носителей языка вовремя считает одним словом, а во время – двумя только в связи с современной нормой правописания.