Галина Гампер - История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли (сборник)

«Тот, кого называют милосердным Богом, – не кто иной, как прообраз деспота, властвующего над людьми на земле», – утверждал Шелли.

«Королева Мэб» – одна из первых попыток искусства проникнуть в сущность социальной и моральной природы человеческих отношений. Девятнадцатилетний Шелли в философских примечаниях к поэме утверждает, что единственным богатством является труд человека: «Если бы горы были из золота, а долины из серебра, мир не стал бы богаче ни на одно хлебное зернышко!»

Высказав идею утопического коммунизма о равном распределении, Шелли тут же оговаривается, и оговорка эта весьма примечательна: «Я не буду оскорблять здравого смысла, настаивая на доктрине о естественном равенстве людей. Вопрос поставлен не о желательности, но о его практической осуществимости; насколько оно практически осуществимо, настолько оно желательно. То состояние человеческого общества, которое более всего приближается к равному распределению в нем благ, должно быть предпочтено». Так, трезво оценивая желаемое и возможное, Шелли, опираясь на Годвина, развивает идеи «Политической справедливости».

Вплотную подойдя к теме революционной борьбы («Срубая дерево – рубите корень!»), Шелли не развивает ее, а разворачивает перед нами социальную утопию будущего золотого века. Он верит, что «человек свои ошибки обратит себе на пользу и из безумия извлечет разумный опыт», что «зло – это то чудовище, которое умертвит само себя» и во всем наступят гармония и согласие.

Не атеистической – богоборческой была поэма Шелли. Он, как Иван Карамазов, «мира Божьего не принимает» и бросает ему вызов. Но по складу своему Шелли не был Иваном Карамазовым – скорее Митей, которому за искренность порывов прощается многое. И не так уж, оказывается, разведены в пространстве русские и английские мальчики.

Шелли отправил свою «Королеву Мэб» издателю Хукему и просил напечатать 250 экземпляров на самой лучшей бумаге, чтобы привлечь внимание высших классов: «Сами они не будут читать поэму, но их сыновья и дочери, может быть, прочтут».

Из 250 экземпляров «Королевы Мэб», опубликованных Хукемом в мае 1813 года, при жизни Шелли разошлось только 70, правда, Шелли позаботился о том, чтобы каждый экземпляр попал истинному ценителю. Рецензии появились не скоро и были полны злобы и ужаса перед автором и его произведением: «Эта книга подобна котлу с кипящим дьявольским настоем. Мы говорили раньше о гении Шелли – да, он, несомненно, гений высокого полета, но когда нам предстает цель, к которой устремлена эта гениальность, наши души содрогаются и мы чувствуем, что самый мрачный из всех злых духов поселился в человеческом теле, с тем чтобы причинить как можно больше зла всему роду человеческому…

Мы были так взволнованы, что даже спросили у одного из товарищей мистера Шелли, как же он выглядит, и с удивлением узнали, что у него нет ни рогов, ни копыт, ни пламени, пышущего изо рта – нам-то он представлялся именно таким, – а что он высок и очень моложав, с глазами неземной синевы и поспешной нетерпеливой походкой. Однако его неспокойный дух, как нам рассказали, обнаруживает себя в каждом движении. Видимо, мы не так уж ошиблись. Дьявол, не выказав своих внешних признаков, засел внутри этого человека. Шелли создал в своей поэме перспективу, которая, может, некоторых и обрадует – в «преображенном» мире не будет никакого удержу страстям, законы не будут сдерживать порока, обычаи не будут грозно взирать на прелюбодеяния, в том мире не будет ни государства, ни священников, ни королей, и самое ужасное, что не будет Бога. Несчастный червь, нам жаль тебя. Наше отвращение и ужас умеряются лишь сочувствием к твоему слабоумию… До каких чудовищных размеров разрастается богохульство автора!.. Это безумствующий атеист, богохульник – на пиру своей адской фантазии» – вот основные обвинения еженедельной лондонской «Литературной газеты». С ее страниц разъяренные рецензенты уже не раз потрясали кулаками.

Безбожие автора «Королевы Мэб» вызвало такой же ужас у критиков «Ежемесячного журнала» и «Литературной хроники». Причем гневные выпады Шелли против рабского труда и даже призывы к революционной борьбе, что, казалось бы, должно было гораздо больше взволновать защитников общественного порядка, как ни странно, вовсе не замечаются критикой.

Религия и мораль – основа официальной идеологии. Христианские догматы и благопристойность навязывались под страхом наказания и общественного остракизма – даже самым привилегированным особам предписывался некий негласный минимум почтения к религии и церкви. Стоит ли удивляться, что именно столь решительно высказанный юным Шелли атеизм вызвал особый ужас официальной прессы.

Лишь впоследствии, с ростом рабочего движения в Англии, акценты в восприятии «Королевы Мэб» сместились.

Задумаемся над парадоксом: из любви к ближнему вырастает ненависть к миру и бунт против него. И прими тогдашняя Англия Шелли и Байрона как любимых своих сыновей – кто знает, быть может, теперь они казались бы виновниками многих ее бед. Но нет, Англия отреклась от них, зато теперь может спокойно любить своих великих поэтов, испытывая по отношению к ним сладкое чувство вины.

Ах, если бы нам так же относиться к Маяковскому и даже Некрасову – но мы более виновны по отношению к поэтам противоположного склада, и как бы снова не поплатиться за нашу экзальтацию, за мающийся в своей плоскости маятник, неспособный выйти за пределы двух измерений.

Кончался март 1813 года. Предстоящие роды Харриет и приближающееся совершеннолетие Шелли, точнее, все связанные с совершеннолетием юридические дела требовали немедленного возвращения в Лондон. В первых числах апреля молодые супруги, Элиза Уэстбрук и их верный слуга Даниэль, отбывший срок тюремного заключения, добрались до столицы и остановились в одном из дешевых отелей.

Элиза, которую Шелли тщетно надеялся «обратить» в свою веру, раздражала его излишним вниманием к беременной Харриет, он считал, что надо больше доверять самой природе. А главное – Элиза старательно внушала сестре, что, пока та молода и хороша, она должна заставить Перси обеспечить ей жизнь, достойную жены будущего баронета – мол, как же так, у нее, бедняжки, нет ни серебряной посуды, ни кареты, ни дома в Лондоне… Этими разговорами ей легко удавалось вызывать у сестры такую жалость к самой себе, что на глазах ее наворачивались слезы и приступ обиды на мужа сжимал сердце.