Мария Ганькина - Грамматическая аптечка. Неотложная помощь в правописании

Поэтому для меня важно определиться с жанром. Мой коллега, описывая свой педагогический опыт, вывернулся ироничным словом «опусы». Мне тоже не хочется, чтобы мой труд выглядел претенциозно. А то как отыщется любитель новых методик и давай детей мучить. Художники (только-только узнала, что им как раз преподают каллиграфию) – так те разозлятся. Скажут: «Ну и наглая же эта Ганькина! Где наклон, устав, такт?» Так что безопаснее всего просто рассказать, как дело было.

Первый исходный образец каллиграфии – страница из книги «Теремок» (худож. Л. Проненко и М. Сенькин; Краснодар, 1985)

Каллиграфскую кашу заварил доктор педагогических наук Вячеслав Михайлович Букатов (тогда, в 1995 году, он кандидатом был и генератором всяческих идей). Он же и поручил мне написать о том, что из этого вышло. Ведь он как рассуждал: вдруг кто прочтёт – и тоже «захочет почудить»?

Ну и мне охота и себя, и учеников своих показать.

Началось с выставки тетрадок по русскому языку. Вячеслав Михайлович об этом факте не знает. Дело давнее. Конец второго класса. Экспозиция лучших (наичистейших) страниц называлась «Высунув язык», худших (наигрязнейших) – «Левой пяткой».

Несмотря на множество прививок и профилактических мер, моё тогдашнее состояние было паническим в отношении тетрадей. Всё то, чем гордится традиционная школа (поля, 1 см слева, 2 см справа, ровненько, чистенько, и «травка зеленеет», и «солнышко блестит») напрочь отсутствовало у нас. Я, конечно, понимала всю эфемерность тамошнего благополучия (оно было тюремным). Но экспозиция впечатляла и звала к борьбе. Бороться я не стала – был конец года.

А на следующий вдруг выяснилось, что победитель конкурса «Левой пяткой» Катя (кстати, её тогда наградили, и, по крайней мере внешне, она была довольна не меньше обладательницы лучшей страницы Ксюши) стала находить вкус в том, чтобы здраво располагать материал в поле страницы, аккуратно писать и не унавоживать тетрадь чернилами. Катя, которую умная мама лишила опеки ещё в самое трагическое первоклашное время, потихоньку разобралась со своими (именно своими) делами – не без слёз, конечно, – и сделалась ученицей гораздо раньше остальных.

Второй исходный образец каллиграфии – страница из «книжки-картинки» А. Эппеля «Шторм» (худож. В. Дмитрюк; М.: Детская литература, 1976)

Третий исходный образец каллиграфии – фрагмент страницы из книги В. Александри «Мастер Маноле» (худож. И. Богдеско; Кишинёв, 1986)

Сейчас я знаю, что всему своё время. Если не нарушать естественный ход событий. А то оно может и вовсе не наступить. Те дети, которым учителя или родители задавали жёсткие рамки поведения в тетради, ещё долго не могли полюбить свои тетрадки. (Этот исполненный глубины абзац я написала давно. Сейчас я бы не решилась затевать разговор о рамках – он философский. Обмолвлюсь только, что в игре жёсткие рамки не только уместны, а просто необходимы, тем более если они задаются самими участниками. Так что «есть такая партия»!)

В общем, я периодически была взволнована проблемой оформления тетрадей. И вдруг (это был четвёртый класс) я услышала от Вячеслава Михайловича слово «каллиграфия». Как-то так всё сошлось, что он подбросил нам детские книжки, в которых тексты были оформлены рукописными шрифтами, а у моего коллеги Сергея Владимировича Плахотникова ещё в первом классе родители смастерили подставки для письма.

Ну вот. Берём подставку, деревянную ручку-макалку, бутылочка с чернилами – справа, промокашка, тряпица – слева, к подставке резиночкой прикрепляем особую каллиграфическую тетрадь (четырёхстрочную, вроде нотной) и начинаем красиво писать. «Красиво» – это как? А так, как в трёх наших книжках: «Тереме-теремке» – с образцом славянского письма, «Шторме» – с витиевато написанной «Песней старых мореходов с допотопных пароходов» (а потому этот образец получил у нас название «XIX век») и в «Мастере Маноле» – с буквами, напоминающими готические, которые «в народе» стали называться просто «маноле».

Итак, располагая тремя образчиками письма, мы стали их осваивать, толком не владея собственным почерком. Вот вам и вся каллиграфия. И больше ничего за душой не было, в смысле, каких-то познаний. О наклоне, нажиме, уставе, темпе я узнала много позже. «Лёгкость в мыслях необыкновенная», не правда ли?

Вход в каллиграфию был таинственный, с придыханием. Одно это слово – «каллиграфия», которое тут же было выведено («высунув язык») на титульном листе тетради, – чего стоит.

За подставками ходили вниз, в класс к Сергею Владимировичу, – «след в след», на цыпочках, чтобы не мешать третьеклашкам. А чернила были вовсе не чернила, а – тушь! Чёрная тушь на красном паласе, которым был покрыт пол, – супрематизм!

Время от времени супрематическими становились портфели и стены. Если рожи были просто грязные, то язык окрашивался в чёрный цвет равномерно (то, как Лёша и Катя решают проблему чернил, – сквозная тема многих сочинений).

На перемене коллеги деликатно подсказывали мне, где утереться («Золушка ты наша»). Причём этот макияж не отмывался даже мылом.

И все в школе знали, что «у нас сегодня каллиграфия».

Начали с «XIX века». Во первых строках появились загогулины, которыми изобилует «Песня старых мореходов».

Народ тут же признал в них родные «пилю бревно», «морячок качается» и «с горки на горку» (см. росчерки для обучения письму, предложенные в книге: Шулешко Е. Е. Понимание грамотности. М., 2001). С них мы начинали каждый урок. Это была разминка.

Потом мы стали учиться писать заглавные буквы, а поскольку в «Шторме» их было штук 6-7, то остальные пришлось выдумывать. Выдумывали на доске мелом, парочку лучших (а уж это на твой вкус!) втискивали в четырёхстрочие тетради.

На каждую заглавную букву выдумывали «старинное» имя, в следующей строке – имя какого-нибудь литературного или исторического персонажа (с моей подачи).

Кто эти люди? Я пользовалась моментом внимания, чтобы рассказать, показать портреты и так далее. И неоднократно убеждалась в том, что эта информация, подсунутая как бы между прочим, цепко сидит в детской памяти. (В отличие от урока, который надо на следующий день ответить, а значит, отделаться, отдать.) Мои ребята, будучи шестиклассниками, продолжали удивлять меня репликой: «Ну как же вы не помните, вы нам в первом классе рассказывали!»(?!)