Мария Ганькина - Грамматическая аптечка. Неотложная помощь в правописании

В каллиграфской тетрадке живут и Людвиг ван Бетховен, и Евгений Онегин, и Жанна д’Арк, и Уильям Шекспир, и Ханс Кристиан Андерсен, Ромео и Джульетта, граф де ля Фер, Гай Юлий Цезарь… Тщательно выводя «Натали Гончарова», мои ребята – я надеялась – ощутят «чистейшую прелесть» самой Н. Н. и, так сказать, аромат эпохи. Мне казалось, что каллиграфия плюс мои россказни «про это» выстраивают ту самую чувственную подложку под будущий курс литературы, истории. Собственными руками воссоздаётся кусочек эпохи. И вот за линией, завитушкой, буквой – уже речь, одежда, лица, страны, народы, события.

И, наконец, в следующей строке мы (я – на доске) писали целую фразу. Непременно изысканную: «Низкий Вам поклон», «Сделайте милость», «Премного благодарен», «Не откажите в любезности» и так далее.

На большой перемене во время завтрака потом можно было услыхать:

– Милостивый государь, не откажите в любезности. Если Вас не затруднит, передайте, пожалуйста, неподгорелый блин.

– Ха-ха-ха!..

Я обнаглела и задала – под дружное «Ура!!!» – отксерокопированное домашнее задание по каллиграфии. Так вот, большинство на следующий же день сообщило мне со сладостнейшей улыбкой, что они – «уже». А урок каллиграфии – ровно через неделю.

Поначалу то ежедневное тягомотное время перед уроками, когда учителя нет или не все пришли и запросто можно начать слоняться, а то и вовсе распоясаться, проводили так: народ (попки кверху) обсуждал чью-нибудь каллиграфскую работу.

Это уже через год. Нажим, наклон – всё как положено

Строчные буквы мы писали поэлементно. Элементы – ровно те, что давались при обучении письму в нашем первом классе, с обязательными «пол-листиком» и «верхним/нижним соединениями». (Мне показалась счастливой мысль вернуть четвероклассников в ту «доисторическую» эпоху.) Но! С непременными росчерками, завитушками и пересечениями букв.

Тут же родилась идея писать незнакомый текст под диктовку по элементам. Быть «диктофоном» (он один видит текст) престижно. Лес рук. Тянули жребий. Однако в самом начале я вместе со всеми писала под диктовку. Писала на доске мелом, чтоб видно было, – подстраховывала. Потом это стало не нужно.

А вот как выглядит та самая диктовка, которая произвела на Вячеслава Михайловича впечатление. Он ещё сказал: «Высший пилотаж».

По считалочке выбирается «диктофон». Ему выдаётся книга с нужным текстом. Он начинает писать, одновременно озвучивая все свои действия, начиная с «открываем бутылочку с тушью, берём ручку, обмакиваем в тушь». Один только «диктофон» знает текст, остальным же объявляется не слово, не слог, даже не буква(!), а всего лишь следующий элемент.

«Диктофон»:

– Заглавная п с пузырьком и большой шляпой (это легко) – о -элемент с петелькой – единичка – волна – пол-листика – е -элемент в нижнее соединение – хохотушка – гармошка – с -элемент – е -элемент – пробел – единичка – навесик – пуфик – о -элемент с петелькой – левая щёчка – нос с усами – правая щёчка – е -элемент… (Должно получиться Понеже кофе.)

Пока все элементы безошибочно не выпишешь – понять текст, который достался «диктофону», невозможно! Опять же бывало, что высказывалась благодарность «диктофону» за точную работу. Это когда в тетрадках, наконец, появлялся текст: элементы складывались в слова, слова – в предложения…

По мере возрастания мастерства всё большая свобода стала проявляться в написании букв. Каллиграфическая вязь перестала пугать, рука стала размашистей, линия смелей. «Маноле» и «кириллицу» они освоили сами, без меня, у доски. Вначале сводили на кальку, после переписывали текст в тетрадь. В некоторых тетрадях можно наблюдать по три-четыре попытки: выбиралась высота, густота и толщина букв. Отдельные попытки обильно политы добровольными слезами.

(Иллюстративный материал к этой главке был любезно предоставлен Верой и Ксюшей Л., Никитой Г., Катей Л. и Таней Р., которые не без труда отыскали свои прошлогодние тетрадки.)

О неожиданностях. Начиналась наша каллиграфия как пропедевтические упражнения. Разок в неделю. Хотелось сделать акцент на некоей культуре писания и обхождения с тетрадью. И всё. Сколько это продлится, никто не знал. Можно было повалять дурака и бросить. И тоже – «ничего страшного», как говорит Вячеслав Михайлович.

Но у нас дело приняло крутой оборот. Ажурное слово «каллиграфия» запорхало по нашей школе. Это было открытием для всех – что «я могу так писать» или «он может так писать». Вокруг тетрадей собирался народ. Восклицательный знак был высшей оценкой того места, где «получилось». Эти места смаковались и всем миром подвергались тщательному анализу.

Успешность в таком ни на что не похожем деле, как каллиграфия, была непредсказуема. Вдруг стали заметны некоторые люди, в сторону которых головы наших образцово-показательных дев раньше поворачивались только с материнским вздохом: «Ох уж этот Андрей!» или: «Конечно, это Сашка, кто ж ещё!»

Можно было заняться вышиванием гладью или выпиливанием лобзиком. Но мы занялись каллиграфией. И Пашка (имя ученика изменено), привыкший учиться из-под палки, сам себе удивился: чего, дескать, это ему работать вдруг приспичило?! Засуетился, и вид у него сделался деловой.

А я уж было Пашку оплакала. Он пришёл к нам из класса «развивающего обучения». Всё боялся что-то не успеть записать, глаза пустые. «Да что ты там строчишь, Паша! Ты лучше понять попытайся!» Скажи ему, что дважды два будет пять, – с жаром согласится. На вопросы не отвечал по причине потения и трясения рук. Какой уж тут вкус к учёбе? Отсидеть бы 35 минут урока.

Реанимационный период затянулся на год. Я уже отчаялась: ничем не интересуется, книжки не читает, в малых группах не работает, не слышит, не видит, исподтишка поругивается, задирается. Ком непонимания по всем предметам растёт и усугубляет отчуждение от дела, от ребят, от всей нашей общей жизни…

Наконец лёд тронулся. И тут вдруг мама отправляет его в санаторий на всю четверть! Я совершаю ошибку, заявляя ей, что она губит собственного сына. Но Пашка при этом скорее не хочет ехать в санаторий, чем хочет. Ведь здесь «пахать» надо, а в санатории – «халява». Это была победа.