Василий Аксенов - Лекции по русской литературе

Опять же вспоминается мне, возник с нашим институтом по соседству так называемый Клуб молодежи Петроградской стороны. Это было просто гнездо крамолы по тем временам, настоящее гнездо крамолы. Гнездо крамолы – выражение понятно американцам? Я сейчас запишу его, это важно знать: гнездо – nest , крамола – это ироническое выражение. Как «крамолу» мы переведем на английский язык? Помогайте, господа. Dissidence? Nest of dissidence or something like that ?

( Из зала: Illegal , нелегальный.)

Нет, это уже что-то не то. О’кей. Потом вы возьмете словари и найдете.

Я тоже ходил в этот Клуб молодежи Петроградской стороны. Устроили [там] так называемый вечер культуры Франции, который превратился в разгул молодых крамольных сил. Устроили выставку абстракционизма, доморощенного, конечно ( смеется ), никто еще не умел рисовать абстрактных картин, но тут уже нарисовали всё, всё развесили. Играл джаз, а слово «джаз» произносить запрещалось, запрещалось сказать «американский композитор». Джазмены играли, например, Стэна Кентона – Stan Kenton – и называли его «польский композитор Станислав Кентовский» ( смех ). Например, один там сказал: «Американский композитор Харри Джеймс», его дергают товарищи: что ты делаешь, нас разгонят после этого! Он тогда говорит: «Прогрессивный американский негритянский композитор Гарри Джеймс». На такие хитрости пускалась молодежь, чтобы жить более-менее свободно, независимо.

Однако все это была крамола в рамках полной лояльности режиму. Советская власть – разумеется, социалистическая система – не ставилась под сомнение никем или почти никем. Даже в Ленинградском университете, где были в то время волнения в связи с подавлением восстания в Венгрии, никто все равно никогда не говорил, что советская власть – это что-то дурное, что ее хорошо бы выбросить на свалку истории. Таких разговоров не могло быть вообще! Психология людей того времени иллюстрировалась тем, например, что говорили: «Ты что, против советской власти, что ли?» Была такая поговорка, она означала are you crazy ? Быть против советской власти – это значит быть crazy ! Это абсолютно всем было ясно, понимаете? Может быть, потом, впоследствии, соответствующие органы сделали соответствующие выводы из этой поговорки ( смеется ). И стали лечить людей, которым не нравилась эта система.

Но я все это говорю, чтобы перейти вот к такой теме: как на этом фоне возникали первые ростки молодой литературы, первые ростки нового литературного поколения. Я стал ходить в Клуб молодежи Петроградской стороны в литературное объединение этого клуба, которое вел Давид Дар. Очень маленького роста, с огромной трубкой, он выглядел как настоящий писатель. И мы впервые увидели настоящего писателя, когда пришли с друзьями в это объединение. Но в общем Давид Дар был, я бы сказал, формальным лишь руководителем. В это время возникал на базе этого клуба кружок блестящей ленинградской литературной молодежи. Такие люди, как Евгений Рейн, Анатолий Найман, они тогда еще были студентами Технологического института. Илья Авербах был студентом-медиком, как и я. Туда же впервые начал ходить совсем юный еще Иосиф Бродский, в это же объединение. Был поэт Кушнер, который стал известным советским поэтом и выпускает очень хорошие книги, ну, не касается острых тем, но тем не менее поэзия у него интересная. Поэт Городницкий был, геолог, который стал известным бардом; Дмитрий Бобышев, живущий сейчас в Милуоки. Вот судьба этих людей. Бродский уже десять лет в Америке, Бобышев уже лет пять в Америке, Давид Дар умер в прошлом году в Израиле, я вот тоже в Америке. А некоторые еще в России, но не пишут, вернее, пишут, но почти не печатаются, за исключением, пожалуй, Кушнера и Ильи Авербаха, который – совершенно неожиданно – стал известным советским кинорежиссером. Это был наш главный молодой мэтр, у него тоже была трубка, все тогда заводили трубки – [лишь при этом условии] возникал образ современного писателя. Он еще не был издан, но мы уже читали его переводы самиздатские, помню, целый вечер мы обсуждали рассказ Хемингуэя под названием «Кошка под дождем» и искали: вот, вот этот рассказ, вот там подтексты, вот учитесь читать подтексты, учитесь читать то, что за строкой, то, что ниже строки.

Эти молодые поэты – Рейн, Найман, я напишу вам их [фамилии], это нужно запомнить; ( пишет на доске ) это Евгений Рейн, как дождь, да… Бродский Иосиф вам известен, да? Иосиф Бродский когда-то даже его называл своим учителем, но Рейн его, правда, старше всего лишь на два года. И мы еще будем говорить об этом человеке, об этом поэте, когда коснемся «Метрополя». Найман ( пишет на доске ), блестящий поэт и блестящий переводчик восточной поэзии, сейчас вот итальянскую поэзию переводит. Он был секретарем Анны Андреевны Ахматовой. Вообще вся эта группа – Бродский, Бобышев, Найман, Рейн, – это были так называемые «ахматовские мальчики», они окружили Анну Андреевну, и она как бы царила среди них… она и выглядела, кстати, действительно как королева. Я помню, как приехал повидать Наймана в Комарово и приехал на дачу Анны Андреевны, это было уже поздно вечером, там жгли костер, все сидели вокруг костра, и я с приятелем тоже к ним присоединился, мы сидели и, как в России говорят, хохмили. И в это время Анна Андреевна вышла на крыльцо, и я услышал ее голос: «А кто там еще появился?» Это она имела в виду меня. Ей доложили: это московский прозаик Аксенов. И она сказала совершенно по-царски: «Пусть подойдет» ( смех ). И я был, значит, к ней подведен…

Видимо, с самого начала эта группа вызывала раздражение властей. Очень характерна судьба Бродского, она иллюстрирует отношение официальной литературы к такого рода молодежи, возрождающей традиции Серебряного века. Вы знаете, что такое Серебряный век русской культуры. И цепь, связь с Серебряным веком была искусственно прервана. Эта молодежь явно продолжала цепь Серебряного века. Иосиф Бродский был совершенно анархическим человеком в молодости, в отличие от нынешней зрелости, когда он уже, по-моему, почетный академик десятка академий, профессор и так далее. Он был любимцем ленинградской интеллигенции, которая его, собственно говоря, и кормила. Он приходил, читал стихи, где-то его кормили обедами, где-то ужинами, это такая, в общем-то, русская литературная традиция, еще молодой Маяковский кормился таким образом. У него было расписание: понедельник – ем Чуковского, вторник – ем Гришковского ( смеется ), среда – ем… ну, назовите кого-нибудь. ( Из зала : Горького!) Горького. В четверг ем Блока [11] «Маяковский в автобиографии “Я сам” потом утверждал, что учредил “семизнакомую систему (семипольную)”: “Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье „ем“ Чуковского, понедельник – Евреинова и т. д. В четверг было хуже – ем репинские травки”». (Цит. по: Ирина Лукьянова. Корней Чуковский.) . Ну вот, Бродский был любимцем и с самого раннего своего вступления в литературу его сразу в гении записали без всякого сомнения. Он везде читал невероятно громким голосом. Помню, я приехал в Ленинград на «Ленфильм» и жил в гостинице, и у меня собралась публика, и Бродский начал читать стихи так громко, что сбежались дежурные по этажам и сказали: «Сейчас вызовем милицию, прекратите хулиганство, безобразие это!» В шестьдесят третьем году появился фельетон о нем в ленинградской молодежной газете, где он был назван тунеядцем [12] Фельетон «Окололитературный трутень» был напечатан в газете «Вечерний Ленинград» (от 29 ноября 1963 г.). В нем, в частности, говорилось: «…надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде». Фельетон был подписан: А. Ионин, Я. Лернер, М. Медведев. . Американским нашим коллегам известно это слово – тунеядец, parasite . Это смешно: когда в Москве американским послом был Тун [13] Малькольм Тун (1916–2009), американский посол в СССР с 1977 по 1979 г. , ambassador Toon , то, когда мы приходили на прием к нему, мы себя называли toon -еядцы, поедающие Туна ( смех ). Бродский был объявлен тунеядцем, бездарным поэтом, вернее, даже не поэтом, а псевдопоэтом. И он был арестован, и устроили над ним судилище. Одна из позорнейших страниц идеологической борьбы Советского Союза. Это судилище стало известным всему миру благодаря очень скромной женщине. Фрида Вигдорова ( пишет на доске ), запомните, пожалуйста, это имя, это очень важная веха. По сути дела, эта женщина начала правозащитное движение в Советском Союзе. Она была журналистка московская, прелестная женщина, очень честная и правдолюбец, что называется. Она приехала на процесс, с журналистским удостоверением зашла в зал и записала, [за]стенографировала весь этот возмутительный процесс, который выглядел абсолютно кафкианской историей. Рабочие, конечно, были привлечены, все отыгрывалось на рабочих. Выступает рабочий завода «Электросила»: я, конечно, стихов этого так называемого поэта не читал. Но я скажу, что таким людям не место в нашем городе пролетарской славы. Это город революционных традиций, и таким… и так далее. Где вы работаете, Бродский? Бродский отвечает: я поэт, пишу стихи. Ему говорят: да у вас не про это спрашивают, где вы работаете? Нигде не работаю. Ну ладно, значит, тунеядец. Короче говоря, приговорили Бродского к ссылке где-то в Архангельской области. Найман и Рейн поехали его навестить, это довольно смешная история. Приехали в село, где Бродский жил, северное, пустынное и огромное, торчат полуразвалившиеся избы, людей не видно. И они растерялись, не знают, как найти здесь Бродского. И вдруг они увидели: несколько пустых пачек из-под сигарет Camel валяется ( смех ). И они пошли по следам, и по следам сигарет Camel нашли дом, в котором жил тогда Бродский ( смеется ). Ему посылали посылки американские любители русской литературы, может быть, тот же наш друг Карл Проффер. Издатель Проффер. Благодаря Фриде Вигдоровой эта история стала известна во всем Советском Союзе и за границей. Благодаря ей возникло общественное мнение, а либеральная общественность уже существовала. И благодаря этой либеральной общественности Бродский был досрочно освобожден из ссылки: просто подписывали петиции, давали подписывать таким людям, как Шостакович, например, скульптор Коненков, которые увенчаны были официальными наградами.