Пиама Гайденко - Научная рациональность и философский разум

Таким образом, с возрастанием «бытийности» сущего возрастает и его «причиняющая» сила, и не случайно Аристотель подчеркивает, что сущность есть первая среди причин 57. Завершая анализ онтологии Аристотеля, нельзя не отметить специфики его методологического подхода. В отличие от элеатов, а также Платона и платоников Аристотель начинает свое исследование сущего, отправляясь от природы, от чувственных вещей, их изменения и движения, и в конце приходит к необходимости допустить сверхчувственные сущности, поскольку без этого допущения считает невозможным объяснить источник как бытия чувственных сущностей, так и характера их становления и изменения. Специфика аристотелевской онтологии (и, как увидим, также и теории познания) состоит в том, что природа бытия изучается философом главным образом на примере чувственных вещей, т. е. сущностей составных; но в результате этого изучения обнаруживается, что бытие как таковое в чистом своем виде присутствует в отделенных сущностях, в то время как чувственные вещи получают свою бытийность от этих последних, к которым – и прежде всего к высшей сущности – они влекутся как к благу и цели. Как справедливо отмечает немецкий философ В. Виланд, установка Аристотеля требует «анализировать конкретное в его началах, а не выводить конкретное из начал. Начала стоят в конце, а не в начале исследования» 58. Именно этот методологический подход объясняет, почему Аристотель открывает много начал, которые жестко не связаны друг с другом. Поскольку эти начала не выведены из единого верховного принципа, их трудно и свести к нему. Отсюда трудности в интерпретации текстов Аристотеля, особенно «Метафизики»: каждое из указанных начал (или их корреляция, как например «материя – форма», «материя – лишенность») дает всякий раз точку зрения для решения определенных проблем.

1 Не случайно сегодня философы все чаще обращаются к проблемам онтологии и метафизики в поисках решения самых актуальных вопросов науки и человеческой деятельности. См., например, интересную работу, подготовленную рядом известных философов – Т. Буххайма, Р. Шёнбергера, К. – О. Апеля, В. Хёсле, П. Козловского и др. с характерным названием: «Metaphysik. Herausvorderungen und Möglichkeiten» Hrsg. ven V. Hösle. Stuttgart, 2002.

2 См., например, интересную работу «Science et philosophie de la Nature», изданную Л. Буа (Luciano Boi) (Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt/M., New York, Oxford, Wien, 2000), авторы которой – философы, физики и математики обсуждают вопрос о не обходимости возрождения натурфилософского подхода к изучению природы и осмыслению современной науки. См. также двухтомное издание «Аристотель и современная наука», в котором опубликованы материалы симпозиума, проведенного на эту тему в Греции в 1997 году: Aristotle and Contemporary Science, vol. I–II, ed. by D. Stendoni-Mentzou. J Hattiangadi and D. M. Johnson. New York, Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt/M., Oxford, Wien, 2000.

3 Многие немецкие комментаторы переводят to ti hn einai как Wesenheit (сущность), отличая этот термин от outia, которая переводится как Substanz (субстанция).

4 Именно к Аристотелю восходят средневековые понятия, выражающие различные аспекты бытия: ease, ens, essentia, substantia, subsistentia, ens per se и др.

5 Это можно видеть, например, в книге V, гл. 7, где понятия «сущее» (to on) и бытие (to einai) выступают практически как синонимы (Мет., V, 7, 1017 a 5–1017 b).

6 Сам термин «Метафизика» у Аристотеля не встречается. Он возник позднее. В I в. н. э. Андроник из Родоса, упорядочивая и переписывая рукописи Аристотеля, поместил трактаты, посвященные проблемам бытия, после тех, в которых рассматривались проблемы физики, а потому объединил их под общим названием: «то, что после физики» (ta mea ta jnsika). Думается однако, что этот термин и для самого Андроника имел не только техническое значение а стало быть, такое обозначение – дело не просто случая. То, что после физики – это также то, что по ту сторону, что выше физики.

7 Здесь и далее «Метафизика» цитируется в переводе А. В. Кубицкого по последнему изданию: Аристотель Сочинения в 4–х тт. Т. 1, М., 1975.

8 В данном отрывке Аристотель указывает в качестве первой причины сущность (onsia) и суть бытия (to ti hn einai) вещи, ставя, таким образом, эти понятия на то место, которое в большинстве случаев принадлежит форме. Как увидим ниже, это отнюдь не случайно.

9 Доброхотов А. Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1986. С. 128.

10 «Катеогории» Аристотеля здесь и далее цитируются в переводе А. В. Кубицкого по изданию: Аристотель , Соч. в 4–х тт., М., 1978.

11 В платоновской Академии отдавалось предпочтение изучению «существ ценных и божественных», говоря словами Аристотеля, замечающего по этому поводу: «Выходит, однако, что об этих ценных и божественных существах нам присуща гораздо меньшая степень знания (ибо то, исходя из чего мы могли исследовать их, и то, что мы жаждем узнать о них, чрезвычайно мало известно нам из непосредственного ощущения), а относительно преходящих вещей – животных и растений – мы имеем большую возможность знать, потому что мы вырастаем с ними» (О частях животных, I, 5, 644b – перев. В. Карпова). Что же касается пренебрежения этими предметами как низменными, то Аристотель формулирует свое научное кредо так: «…Остается сказать о природе животных, не упуская по мере возможности ничего – ни менее, ни более ценного, ибо наблюдением даже над теми из них, которые неприятны для чувств, создавшая их природа доставляет все-таки невыразимые наслаждения людям, способным к познанию причин и философам по природе» (О частях животных, I, 5, 645а).

12 Говоря о «неделимом виде», Аристотель подразумевает наименее общий вид, т. е. тот, который «сказывается» непосредственно об индивидуумах. Для конкретного человека, например, Сократа, «неделимым видом» будет «человек», – понятие, уже далее не делимое на виды; родом же для него будет «живое существо», которое включает в себя много видов («делится» на виды).

13 «…Все противоположности всегда относятся к субстрату, и ни одна не существует отдельно. Однако…сущности ничто не противоположно…» (Мет., XIV, 1, 1087 b).

14 «…Ничто высказываемое как общее не есть сущность» (Мет., VII, 16, 1041а). «Ничто общее, – замечает ниже Аристотель, – не существует отдельно, помимо единичных вещей» (Мет., VII, 16, 1040b 25). Нельзя поэтому считать сущностями идеи – «самого – по – себе – человека» или «саму – по – себе – лошадь», ибо это общие понятия, не существующие помимо единичных вещей. Имея в виду платоников, Аристотель пишет: «Некоторые полагают, что общее больше всего другого есть причина и начало, поэтому рассмотрим и его. Кажется невозможным, чтобы что-либо обозначаемое как общее было сущностью. Во – первых, сущность каждый вещи – это то, что принадлежит лишь ей и не присуще другому, а общее – это относящееся ко многому….. Во – вторых, сущностью называется то, что не сказывается о субстрате, а общее всегда сказывается о каком-нибудь субстрате… Очевидно, что ничто присущее как общее не есть сущность и что все, что одинаково сказывается о многом, означает не «вот это», а «также-то». Иначе получается много нелепостей в том числе «третий человек» (Мет., VII, 13, 1038b 5–1039 а). О «третьем человеке» как аргументе против теории идей читаем уже в «Пармениде» Платона (см. Парменид,132d 133). Ход мысли тут простой: сравнение отдельного человека с идеей человека позволяет обнаружить общее между ними, которое должно стать содержанием чего-то третьего («третьего человека») и т. д. до бесконечности.