Георгий Шевяков - Начала человеческой природы

Однако опыты с добровольцами подтверждают негативный характер длительного одиночества для любых лиц. В экспериментальных исследованиях с участием добровольцев сообщалось об относительно недолгой переносимости изоляции. Хотя такие исследования не равнозначны принудительной изоляции в тюрьмах, где заключенные не вправе завершить эксперимент в любое время, их результаты служат иллюстрацией того, какое сильное воздействие изоляция оказывает на людей. «В одном исследовании, имевшем целью измерить уровни переносимости изоляции, около двух третей добровольных участников были в состоянии оставаться в изолированном помещении от трех до четырнадцати дней (Zucrerman, 1964:255–276). В другом исследовании двадцать добровольных участников эксперимента были помещены каждый отдельно в звуконепроницаемую комнату, и их попросили оставаться там столько, сколько они смогут. Среднее время «побега» составляло 29,24 часов для мужчин и 48,70 часов для женщин. Ни один из участников эксперимента не выдержал пребывания в «звуконепроницаемой комнате» больше четырех дней (Smith and Lewty, 1959:342–345). Там, где время нахождения в изоляции заранее не оговаривалось, было достаточно двух часов, чтобы вызвать смятение и страх потерять рассудок» (Solomon и др. 1961) [27] Шарон Шалев «Одиночное заключение: сборник материалов», Центр криминологии им. Мангейма, Лондонская школа экономики и политологии, с. 29. .

В то же время огромное значение на психическое состояние в тюремной изоляции имеет сила духа заключенных. «Некоторые политические узники, например, продемонстрировали поразительную способность восстанавливать прежнее физическое и душевное состояние во время длительных периодов заключения. Это не означает, что испытание было легким. Рассказывая о своем пребывании на острове Роббен, Нельсон Мандела пишет: «Для меня одиночное заключение было самой отвратительной стороной тюремной жизни. Нет ни конца, ни начала; есть только рассудок, который может начать выкидывать всякие фокусы. Это мне померещилось или было наяву? Во всем начинаешь сомневаться (Нельсон Мандела, «Долгий путь к свободе», 1995). Лидеры движения Тупамаро в Уругвае, которых содержали в тюрьме в условиях полной изоляции (им ни с кем не позволяли общаться, пищу им доставляли через окошко в двери камеры охранники, у которых был приказ не вступать с ними ни в какие разговоры) в течение нескольких лет в 1970-ые годы, утверждали, что одиночное заключение было самым худшим видом пытки; один заключенный заявил, что «электричество (пытка) – это просто детские игрушки по сравнению с длительным одиночеством» (Приводится в Reyes, 2007:607)» [28] Шарон Шалев «Одиночное заключение: сборник материалов», Центр криминологии им. Мангейма, Лондонская школа экономики и политологии, с. 25. .

Справедливости ради надо сказать, что по окончании одиночного заключения, вернувшись в человеческой общество, индивид в большинстве случаев возвращается к своему обычному психическому состоянию, хотя и долгое время спустя испытывает его вредные воздействия в виде неспособности общаться с людьми.

Из русских источников на этот счет – пагубности одиночного тюремного заключения – достаточно представить самонаблюдения русских революционеров, подвергшихся одиночному заключению. «Декабрист Беляев в своих воспоминаниях о пребывании в Петропавловской крепости рассказывает: «Одиночное, гробовое заключение ужасно… То полное заключение, какому мы сначала подвергались в крепости, хуже казни». Ему вторит декабрист Зубков: «Изобретатели виселицы и обезглавливания – благодетели человечества; придумавший одиночное заключение – подлый негодяй; это наказание не телесное, но духовное. Тот, кто не сидел в одиночном заключении, не может представить себе, что это такое». Революционер М. А. Бакунин в одном из писем сообщал: «Ах, мои дорогие друзья, поверьте, всякая смерть лучше этого одиночного заключения, столь восхваляемого американскими филантропами!». Э. Тельман в письме другу писал: «Раньше я никогда не чувствовал и не представлял себе так реально, что значит находиться в одиночном заключении и быть изолированным от людей, какое психологическое воздействие это оказывает с течением времени на думающего человека, если он присужден так жить годами». «Безумие, – пишет советский историк М. Н. Гернет, – было для узников почти неизбежным уделом при более длительных сроках пребывания в крепости». Немецкий психиатр Э. Крепелин в своей классификации психических болезней выделил группу «тюремных психозов», к которым он относит галлюцинаторно-параноидные психозы, протекающие при ясном сознании и возникающие обычно при длительном одиночном заключении» [29] «Личность в экстремальных условиях», Лебедев В.И. М.,1989. .

О последствиях же лишения человека полного контакта с миром мы можем только догадываться. Опыты, которые проводились на этот счет, и, слава богу, что это были только опыты, повторяют описанное выше.

В психологии был сделан ряд попыток имитировать сенсорную депривацию. В Университете Мак-Гилла сотрудниками Д. Хебба в 1957 г. был организован и проведен следующий эксперимент.

«Группе студентов колледжа платили $20 в день за то, чтобы они ничего не делали. Им нужно было только лежать на удобной кровати с полупрозрачной повязкой на глазах, позволявшей видеть рассеянный свет, но не дававшей возможности четко различать объекты. Через наушники участники эксперимента постоянно слышали легкий шум. В комнате монотонно жужжал вентилятор. На руки испытуемых надевали хлопчатобумажные перчатки и картонные муфты, выступавшие за кончики пальцев и сводившие к минимуму тактильную стимуляцию. Уже через несколько часов пребывания в подобной изоляции затруднялось целенаправленное мышление, не удавалось ни на чем сосредоточить внимание, становилась повышенной внушаемость. Настроение колебалось от крайней раздраженности до легкого веселья. Испытуемые ощущали невероятную скуку, мечтая о любом стимуле, а получив его, чувствовали себя неспособными отреагировать, выполнить задание или не желали предпринимать для этого никаких усилий. Способность решать простые умственные задачи заметно снижалась, причем данное снижение имело место еще 12–24 часа после окончания изоляции. Хотя каждый час изоляции оплачивался, большинство студентов не смогли выдержать такие условия более 72 часов. У тех, кто оставался дольше, появлялись, как правило, яркие галлюцинации и бредовые идеи.

Еще одна экспериментальная ситуация, предполагающая высокую степень депривации – «изоляционная ванна» Дж. Лилли. Испытуемых, снаряженных дыхательным аппаратом с непрозрачной маской, полностью погружали в резервуар с теплой, медленно протекающей водой, где они находились в свободном, «невесомом» состоянии, стараясь, согласно инструкции, двигаться как можно меньше. В этих условиях уже приблизительно после 1 часа у испытуемых появлялись внутреннее напряжение и интенсивный сенсорный голод. Через 2–3 часа возникали визуальные галлюцинаторные переживания, сохранявшиеся частично и после окончания эксперимента. Наблюдались выраженные нарушения познавательной деятельности, стрессовые реакции. Многие бросали эксперимент раньше намеченного срока.