Владимир Кутырев - Человеческое и иное: борьба миров

Критикуя эмпирическую сексологию за эгоизм и беззаботность в отношении антропосоциальных последствий сексуальной революции, мы должны признать, что И. С. Кон, наряду с безусловным одобрением ее достижений проявляет и некоторую обеспокоенность. На ясном небе парасексуализма есть два облака: 1) Огорчает как всегда Россия, где «идея систематического сексуального просвещения молодежи заблокирована совместными усилиями коммунистов, церковников и коррумпированных СМИ при активной финансовой поддержке американских фундаменталистов из так называемого движения Pro Life». [24] Кон И. С. Человеческие сексуальности на рубеже ХХI века. //Вопросы философии. 2000. № 8. С. 41. И почему-то: 2) «Снятие и ослабление многих культурных запретов делает сексуальную жизнь более будничной и прозаической, подверженной манипулированию со стороны масс-медиа. Массовой сексуальной проблемой в конце ХХ в. стали скука и отсутствие сексуального желания – люди имеют все социальные и физиологические предпосылки для занятия сексом, но их просто не тянет к нему» [25] Там же, С. 37. .

В самом деле, почему? Тем более, что в подтверждение последнего, рокового для всех предыдущих рассуждений вывода, дается ссылка на результаты конкретных социологических исследований: по национальному опросу 1992 г. в Финляндии не испытывают сексуального желания до 20% мужчин и до 55% женщин. В Петербурге в 1996 г. отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5% мужчин и 36% женщин (опять эта российская отсталость!). Больше того. Хотя наш автор работает на передовых рубежах сексологии, он упускает, что среди нового поколения его коллег и интеллектуально-культурной элиты мира распространяется идея отказа от секса вообще. «Если Ницше говорил, что Бог умер, то, наконец, можно сказать, что умер дедушка Фрейд. Сексуальные муки, так свойственные ХХ веку заканчиваются. Мы вступаем в постсексуальное время. Если раньше было: ресторан, дискотека, секс, то теперь: секс, дискотека, ресторан. Из фирменного блюда секс превращается в прелюдию. Когда говорят слово „наслаждение“, это уже не так непосредственно связано с сексом. Нас ждут новые танцы и моды, соответствующие этой ментальности. А секс из доминирующего фактора, который определял наши сны и желания, станет просто одной из многих потребностей организма» [26] Ерофеев Вик. Фрейд и валюта. // Ex libris НГ. 2000. № 37. .

Это не собственное открытие модного писателя. В западной постмодернистской литературе после объявления о конце всего, в том числе себя, более десяти лет говорят о «нулевом уровне сексуальности», «сексе без секреции и тела» и все громче звучит «реквием по сексуальности», что частично объяснимо пресыщенностью определенного слоя лиц, их суетным желанием эпатировать публику, но с другой стороны, именно к такому результату ведет практика парасексуализма. Вслед за смертью традиционного секса умирает и лишенный природного смысла интерес к другому человеку. В любых ситуациях. Двигаются рядом как размагнитившиеся куски железа. Это называется «бесконтактная цивилизация». Самым главным препятствием для любви является отсутствие препятствий, говорили когда-то французы. Свобода реализации всех половых желаний ведет к измельчению и опошлению чувств, к их инфляции. Дело дошло до «fast love» (быстрой любви) как «fast food» (быстрого питания), установки бракоразводных автоматов (в течение 10 мин) и «медицинского секса». Пропагандируются особые позы для лечения простатита, почек, желудка и других внутренних органов. С целью укрепления иммунитета рекомендуется выделять «дни мастурбации». Больше его нечем укрепить. Куда смотрит Тот, Кто «есть Любовь»? (хотя бы их громом убило). Подавляемые культом эгоизма, оттесняемые на задний план денежно-карьерными целями, окруженные все более искусственным бытом, половые отношения теряют привлекательность, перестают быть ценностью. Психика притупляется и «организм не требует». Наступает своего рода сексуальная энтропия, запрос на компенсацию которой принимают незаконные и узаконенные биопсихостимуляторы.

Любовь как духовное состояние в подобной среде становится анахронизмом. Вспоминать о ней почти неприлично. Ее обесценивание было критериальным признаком победы постмодернизма, точнее, посткультуры. «Постмодернизм, – писал один из его первых переносчиков на российскую почву, – это ирония искушенного человека, который понимает, что секс важнее сублимации» [27] Парамонов Б. Конец стиля. М-СПб. 1997. С. 19. . Как видим, автор удачно избежал парадокса лжеца, не произнеся отрицаемого слова. Сейчас, лишив всякого содержания, его беспощадно треплет масс-культура, а в элитарных слоях оно жестко табуировано. Как сами любовные переживания. «Заниматься любовью» иногда все-таки нужно, полезно, но влюбиться – значит попасть в «эмоциональное рабство», что уже глупо. Вот отношение к еще недавно высшей ценности духа. В традиционной культуре – немыслимое. Если в начале ХХ века кризис любви усматривали в ее сведении к сексуальности и эротизму, то особенность начала ХХI века в том, что сводить становится больше не к чему. «Обойдемся без секса, ведь мы пост-люди, не правда ли?» – иронизирует Славой Жижек. Однако не все могут обойтись. В этом одна из причин распространения в «цивилизованных странах» наркомании. Не все могут жить без чувств.

Нечего сублимировать – таков итог парасексуальной революции, среди тех, кто ею захвачен, на территориях, по которым она прокатилась.

Эрозия фундамента жизни, ведущая к возникновению мира без любви и страстей, без святых и героев, мира озабоченных автоматов или самодовольных потребителей, не результат чьей-то злой воли, а следствие нарастания абиотических тенденций в развитии цивилизации, подавления природы культурой и техникой. Природы внешней, что выражается в экологическом кризисе, и внутренней, человеческой телесности, что ведет к кризису антропологическому. Сначала культурой как совокупностью норм и целей, которая форм/ир/овала естество, организуя и сублимируя его, а потом культурой как технологией, которая его деформ/ир/ует, загоняет «в подполье», превращая в материал для искусственного. Отказавшись от слова любовь, постмодернистский дискурс избегает и слова природа, используя вместо него эвфемизмы и отрицательные определения, например, «unmade» (готовое, не сделанное). Наконец, очередь «лишения имен» дошла до пола. В литературе по социальной проблематике его вытесняет «гендер». (В последней по времени переписи населения наглядно обнаружилось отставание практики от теории: спрашивали пол, вместо того, чтобы интересоваться сексуальными ориентациями и гендером. Извольте ждать теперь следующей переписи).