Валентин Булгаков - В споре с Толстым. На весах жизни

«Неприятие» мира, аскетизм – одно; разнузданная, дикая жадность в пользовании жизнью – другое. Когда человек берет земных благ (вино, женская любовь, еда и пр.) больше, чем ему нужно, тогда они его подавляют – и природа его извращается, он страдает. Мера необходима. Она охраняет права духа.

Защищая «права плоти», я, с другой стороны, никогда не перестану воевать против богатства, материальных излишеств, обжорства, разврата, жадности к деньгам и к бессмысленному накоплению земных благ, против вульгарного американизма, против пресыщенного эгоизма, против полного поглощения души карьерными, денежными и собственническими расчетами. Тут я – верный оруженосец Л. Н. Толстого, защитник культуры и культурности, пропагандист социалистической и коммунистической морали. Служители «брюха», сторонники идеи буржуазного, самоупоенного, пошлого, сытого благополучия – среди «своих» меня не найдут.

Так как спор между материализмом и идеализмом по существу, т. е. на научной почве, не разрешим, то и в жизни давно уже понятия эти имеют чисто условное значение, а иногда даже прикладываются к явлениям, им абсолютно чуждым. Почему мы будем называть материалистом революционера, всю жизнь жертвующего собственными интересами ради идеи и, наконец, умирающего мучеником где-нибудь в тюрьме или в концентрационном лагере? Веря в материализм, он, конечно, был на деле величайшим идеалистом, человеком духа и бескорыстной воли. И, с другой стороны, что это за «идеалисты» (впрочем, кричащие об идеализме на всех перекрестках) – какие-нибудь журналисты, адвокаты, профессора или политики в буржуазных странах, лоснящиеся от жира, получающие огромные жалованья, владеющие домами и ведущие жизнь беззаботных жуиров? Весь их идеализм умещается на кончике языка и дальше не идет. А по существу они, конечно, грубейшие материалисты.

Радетелей «идеализма», благочестивых христиан и горячих противников материализма не редкость бывало, да и теперь еще можно встретить и среди крупных фабрикантов и помещиков в капиталистических странах. Не трудно сообразить, из каких корней вырастает подобного рода «идеализм».

Бывают моменты, когда тело отказывается служить проводником духа и когда человек снижается на низшую степень духовности. Это – очень тяжелая и ненормальная дисгармония в нашем существе. И, наоборот, бывает так, что, взлетая в духовном подъеме, человек почти перестает чувствовать тело. И в этом нет никакой дисгармонии, при условии, что тела никто не насиловал и что подъем совершился естественно и непринужденно, в силу внутренних требований человеческого существа. В этом – разница между духом и телом: тело – инструмент, дух всегда – музыкант. Дух – выражение нашего «я», Слово, Логос. Мощное превалирование духа иногда – неизбывно, особенно в страданиях, таким образом побеждаемых.

Прекрасно об этом говорит Фома Кемпийский, человек великого духовного опыта, исключительно ясного ума и кристально чистого сердца:

«Как железо, когда бросают его в огонь, теряет ржавчину и все насквозь раскаляется: так человек, когда всего себя обращает к Богу, отбрасывает лень и превращается в нового человека. Когда в человеке только теплота начинается, боится он и малого труда и принимает внешнее утешение. Но когда начнет совершенно побеждать себя и мужественно ходить путем Божиим, тогда и то, в чем прежде чувствовал великую тягость, – кажется ничтожным» 46.

Песня души разрастается иногда в величественную симфонию, и дирижером этой симфонии является сам Господь Бог. Перед звуками этой симфонии должно все умолкнуть. Значение этой, подлинно Божественной, музыки в духовной, а следовательно, и материальной жизни человека огромно, неописуемо.

Гений Л. Н. Толстого иногда вдруг проявится и заблистает ослепительным светом даже и среди обычного, однотонного морализирования, – и тогда нам ничего другого не остается, как трепетать от восторга и склониться перед силой и убедительностью гения.

Вот – изречение, которое я никогда не мог читать и перечитывать равнодушно:

«Надо верить в духовную жизнь… Это как крылья у птицы. Жить можно и должно всей материальной жизнью, работая в ней; но, как только препятствие, так развернуть крылья и верить в них и лететь. И эта духовная жизнь всегда свободна, всегда радостна, всегда плодотворна» 47.

Тут я подписываюсь под каждой мыслью, под каждой строкой, под каждой буквой.

Какое же отношение имеет это изречение к общему мировоззрению Толстого-спиритуалиста?

Глядите. Оказывается, материальной жизнью и даже всей полнотой ее можно жить. И этого «разрешения» уже много от Толстого, с его учением о «греховности» плоти! Мало того, чудное изречение настаивает даже на том, что «всей материальной жизнью» должно жить. Это – уже нота, которая находится в полном противоречии с обыденным мировоззрением Толстого, базирующимся на признании дуализма нашего существа и вечной взаимной борьбы духовного и телесного начал.

Лев Николаевич говорит, что «жить можно и должно всей материальной жизнью, работая в ней». Ну, что ж? Конечно, работая. Как же может быть иначе? Праздности физической и духовной пока еще никто не проповедовал и проповедовать не собирается.

И дальше: «как только препятствие, развернуть крылья и верить в них и лететь». Как это прекрасно! Именно так и должен поступать человек. И так лучшие, сильные или опытные, люди и поступают. И в той духовной жизни, к которой обращаются, находят, действительно, и свободу, и радость, и подкрепление. «Препятствиям» в материальной жизни нет числа: тюрьма… плен… разоренье… потеря жены, друга… болезнь, увечье… – и во всех этих случаях именно дух, сила духа, вера в силу духа спасает человека! Да, да… развернуть свои крылья, духовные крылья и верить в них, и лететь. Это напряжение духовное, подвиг спасает.

«Есть у подвига крылья», – перекликается с Л. Толстым А. С. Хомяков:

У Толстого это выражено хоть и в прозе, но, право, еще сильнее и прямее, чем у поэта. И мы с ним. И с Хомяковым, и с ним.

Но только… разве это имеет какое-нибудь отношение к отрицанию «мира сего», к теории аскетизма и воздержания как единственного, самодовлеющего содержания нашей жизни? Нет!

«Зло скрывается не в человеке, а в обществе», – это провозглашал еще Белинский 49; отсюда – революция.

«Зло скрывается не в обществе, а в человеке», – учит христианство и религия вообще; Лев Толстой был последним, мощным выразителем этой идеи.