Виктор Вифляев - О двигателях истории человечества. О смене главенствующего мировоззрения

Эти эксперименты, кампании, акции были и пиаракциями, втягивающими как можно больше людей в изнуряюще бесплодный трудовой энтузиазм, и наивным гигантизмом с гигантскими стройками коммунизма со страшными антиэкологическими последствиями – отравой общества и т. п.

Однако глубинная сущность вековой страды советского социального экспериментирования от ленинской продразверстки до горбачевской перестройки заключалась в бесконечном и бесплодном поиске эффективного повышения производительности труда. В результате производительность труда стала тем камнем преткновения, о который споткнулся Советский Союз в 19851991 гг., проиграв холодную войну.

Коммунистическая элита Советского Союза не хотела, не смогла и не сумела понять, что творчество, тем более творческий акт (озарение, непредсказуемое решение) абсолютно автономный психический процесс, отторгающий любые советы, инспирации общества по решению поставленной задачи: они всегда заведомо бесплодны; что творческий акт – прерогатива личности; что синоним творческого акта – энерговыигрыш организма и, стало быть, реальное ускорение и увеличение производительности труда, позитивная, непрестанно растущая экономика страны. Невозможность понимания всего этого – трагедия коммунистического Советского Союза и всего, на сегодня уже разрушенного, социалистического лагеря.

Такой экскурс в историю, экономику, внутреннюю политику Советского Союза сочтут политизацией и социологизацией психологической науки. Сторонниками такого взгляда, очевидно, окажутся апологеты культурно-исторической психологической теории, придумавшие эти термины.

Эта теория, по сути, новая марксистская психология, родилась в начале 20-х годов прошлого века и по мнению апологетов и ее основоположника стала единственно научной психологией в мире.

Она стала советской партийной наукой, обслуживающей советский режим, не допускающей никакого инакомыслия. В таком же духе она действует и сейчас, несмотря на то, что советский режим более 20 лет как кончился.

Главные постулаты культурно-исторической психологической теории: обязательный примат социального над психическим; психика человека, его высшие психические функции – своеобразная производная, от культурно-исторического общественного развития… единственная возможность генерации таких функций – только через общественно культурно-историческое; безграничные творческие возможности общества… Творчество – прерогатива общества; человек не имеет и не может иметь такой прерогативы и не может обладать, практически, абсолютной, то есть, полной автономией, необходимой для творчества и творческого акта.

Нельзя не заметить консолидации приведенных постулатов. Однако нельзя также не заметить, что их единство и каждый постулат в отдельности пронизаны и пропитаны упрощенчеством. Последний же постулат о творчестве – фатальный трагический изъян культурноисторической психологической теории, «стараниями» которого она в более или менее недалеком будущем разрушится, выйдет из строя, попросту говоря, канет в небытие. Так, развенчав всякие надежды простого человека-работника на его творчество в личном деле-профессии, заменив это творчество беспрекословным подчинением безгранично авторитарному коммунистическому руководству – «…инициатива наказуема», «…клюй, где посыпано», то есть делай так, как велено (народные пословицы советского времени) – канул в небытие Советский Союз.

Какую конкретную помощь оказывала культурноисторическая психологическая теория вышеуказанным коммунистическим лидерам Советской России и Советского Союза в их творчестве для народа?

Все акции социальной экспериментации Советской России и Советского Союза, если рассматривать их под знаком интеграла, то есть вся экспериментация в своей, почти вековой, длительности и каждая акция в отдельности – производные последствия от них катастрофичны – являлись запредельными психическими раздражителями как по силе (величине), так и по времени воздействия. Размеры параметров этих раздражителей правящую элиту не заботили и она о них не думала.

Между тем, Россия к концу XIX и началу XX века – крестьянская аграрная страна. Крестьяне – подавляющее большинство населения. Крестьянин – принципиальный собственник с соответствующим менталитетом. Такие акции как: продразверстка, ликвидация кулачества как класса, коллективизация и, как следствие, неоднократный голод (Украина, Заволжье) с зафиксированными фактами каннибализма, депортация народов (неоднократно), административно-принудительное коммунальное жилье в городах, укрупнение сел и деревень (перспективные-неперспективные деревни), реорганизация предприятий, учреждений, организаций, а также административно-управленческого аппарата, приблизительно, раз в год или несколько лет – вот беглый, далеко не полный перечень акций советской социальной экспериментации с 1917–1991 гг.

Все эти факты широко известны и оговорены, однако, даются нами в аспекте творчества, то есть, как «творения», «творческие достижения и свершения» лидеров Советской России и Советского Союза во имя народа.

Все эти акции, как уже говорилось, запредельные психические раздражители как для крестьянина, так и для горожанина.

Отдельным трагическим эпизодом этой экспериментации – мы охарактеризуем это ниже – стали репрессии и расстрелы невиновных и административное притеснение членов их семей (ЧСИР – принятая аббревиатура: член семьи изменника родины).

Человек – самая сильная биологическая система на земле. Однако – не до бесконечности. Из этой экспериментации далеко не все выходили без «остаточной деформации» психики и центральной нервной системы. Возникло множество заболеваний психического и неврологического характера, а также алкоголизм и наркомания не столько от предрасположенности и наследственности, но от социальной безысходности. Прямой обязанностью психологии стало исследование этих заболеваний, их этиологии, статистики и констатация пагубного влияния таких социальных экспериментов – запредельных психических раздражителей – на человека.

Культурно-историческая психологическая теория не сделала этого.

Автор не столь наивен, чтобы не понимать, что в той обстановке осуществить это было невозможно и не следует требовать героизма от сподвижников культурно-исторической психологической теории, хотя, героизм в редких случаях, даже тогда, имел место. Все знают, например (должны знать) как один герой, рискуя собственной жизнью, спас от варварско-большевистского разрушения храм Василия Блаженного в Москве. Тем не менее – здесь следует «назвать вещи своими именами» – такое бездействие культурно-исторической психологической теории следует рассматривать как действие. Детализация диалектического превращения бездействия в действие хорошо показана в науке права. Именно такое бездействие культурно-исторической психологической теории – советской партийной психологической науки – следует рассматривать как действенную неоценимую помощь советской государственной элите в ее деле «управления» государством.