Виктор Вифляев - О двигателях истории человечества. О смене главенствующего мировоззрения

О каких индивидуальных открытиях идет речь, станет понятно читателю чуть позже; вначале – несколько слов об авторе. Ко времени созревания решения издать эту книгу автору – Виктору Евгеньевичу Вифляеву – исполнилось полных 80 лет. Этот промежуток времени обнимает собой существенный фрагмент отечественной истории, проходящей своим колесом прямо через личное пространство автора, которое корежили и война, и политические «перегибы», и следствия раннего осознания неправедности, хотя, возможно, и закономерной, магистрального пути как истории России в XX веке, так и «частных» историй людей, научных концепций, творческих идей. В логике жизненного пути Вифляева многое было преходящим, но был неизменный стержень – сплав смутного предощущения открытия, суммирующего разные грани опыта и долгих размышлений, и энергии поддержки-критики любимых учителей: ученого-психофизиолога Н. А. Бернштейна и философа Г. С. Гургенидзе, а также жены автора – Викторины Николаевны Алехиной – стойкой и мудрой женщины. В этом сплаве родилась не только стройная теория, вносящая в резервуар мировой психологической науки свой драгоценный дар, но и стержневая линия жизни ее автора: «одна, но пламенная страсть».

То самое индивидуальное творчество, индивидуальный авторский прорыв или его предощущение, которые были в центре внимания Вифляева-психолога, окрашивали жизненный и творческий путь и Вифляева-человека, делая его психику особо чувствительной к феноменам настоящих творческих актов, т. е. вносящих негэнтропийный вклад в устройство общественного сознания, как в их организмической явленности – например, в заживлении телесных ранений, так и в социальной: научной, художественной, философской и др., в проявлении специфики психики человека, ее двойственности. Именно эта органическая двойственность индивидуального и общественного, социального и психофизиологического в развитии психики человека, их слияние, постоянный перелив друг в друга является, по мнению автора, неизученной территорией психологической проблематики. Но именно там скрыт ключ к органике психики и сознания человека: в обеспеченности психического развития не только «гарантами» его общественных форм как образцов-моделей, но и непредсказуемостью индивидуальных акций субъекта в поиске энерговыигрышных откровений, в полной мере использующих потенциал внешних сил, будь то природные явления или общественные «опоры» и «орудия» развития сознания. Вес индивидуальных акций субъекта, личности в психоорганическом потоке развития человека и человечества – величина относительная. Он может быть ничтожен, а может существенно отклонить траекторию развития общества, в этом и заключается смысл предлагаемой нами метафоры для понимания основной идеи Вифляева – «эффект бабочки». «Эффект бабочки» в психологической непредсказуемости и социальной незапланированности творческих «отправлений» организма, прорывающих общественное сознание, в новом построении «фронта кристаллизации» этого сознания вокруг творческих индивидуальных достижений, подчас круто меняющих траекторию развития всего человечества. Без таких индивидуальных «прорывов» – откровений невозможен и процесс познания. Движение «крыла бабочки» может пройти незамеченным, но от него может зависеть целая цепь разномасштабных событий, в конечном итоге поворачивающих «земную ось» сознания. Тема жизни Вифляева – индивидуальные творческие акты, обладающие потенциальной энергией «эффекта бабочки», – стали также и стилем его жизни.

В преамбуле В. П. Зинченко к статье В. Е. Вифляева 1994 года выделяются основные достижения научных поисков автора. Но не только проблематика опосредованного, происхождения высших психических функций и поведенческих актов является визитной карточкой автора. Здесь взорвалась идея непрерывного творчества всего живого, творческих «отправлений» организма и души как гарантов непрерывной поступательности самой жизни. Автор, говоря о том, что творческий акт – акт всецело индивидуальный, личностный, – возвращает ответственность за общественное развитие субъекту (а не только закономерностям общественного движения, подчас мифическим). В этом человек есть тварь, сотворенная «по образу и подобию» Творца, стало быть, сам содержит в себе Творца тварного мира, всего бывшего и сущего.

В концепции природы творчества «по Вифляеву» наличествует не только философское обоснование, научная доказательность и наблюдательность, художественная чуткость, но и педагогический пафос. Автору небезразлична судьба человека и человечности, Искусства и Артиста в России. Особенно дорога автору тема исполнительского творчества, исполнительства самой высокой пробы, переживающего сейчас период стагнации. Автор видит тому причины психолого-методологического порядка в сфере обучения музыкантов-исполнителей: доминанта волевой установки в методологии психологической подготовки к исполнительству над субдоминантой «обихаживания» индивидуальности и ценности выношенных личностью творческих «озарений» и прорывов формирует модель исполнителя-ремесленника, созданного «сверху», от общественно-институализированных и интроецированных индивидом образцов-эталонов. Противоположный путь – условно «снизу» или изнутри личности – побуждает к рождению исполнителя-Артиста, способного выдавать творческие, спонтанные достижения, берущиеся позже «на вооружение» «ремесленничеством» – профессиональным сообществом, а еще позже – общественными структурами коллективного сознания. Обучение юношества в фазе «пессимума», по Ухтомскому, транслируемой современным образовательным режимом воспитания профессионала музыкально-исполнительского искусства, создает крепкий средний уровень, что само по себе совсем не плохо. Но отсутствие в методологии профессионального исполнительского обучения трансляции или организации условий для появления «экзальтационных фаз» (Ухтомский) создает ситуацию невозможности появления на фоне этого крепкого среднего уровня больших Артистов, Созидателей новых миров, Художников… Это закономерное следствие того взмаха крыла бабочки, которое унесло в мусорную корзину истории ценность индивидуальности, ценности ее не самой по себе (чем сейчас прикрывается брешь), а теми потенциальными прорывами творчества, которые нельзя предугадать и запланировать, можно лишь надеяться на них как на обещанное и обыкновенное чудо. Это чудо творится только в одиночку, личностью, индивидуальной встречей с жизненными задачами.