Елена Тимошина - История политических и правовых учений. Курс лекций. 2-е издание. Учебное пособие

Ни землепашцы, ни ремесленники, ни торговцы не могут быть гражданами, т. е. принимать участие в управлении, потому что для этого нужен досуг. Остаются воины и те, кто решает, что справедливо и полезно. Это одни и те же люди. В молодости они воюют, в зрелом возрасте закононодательствуют, творят суд, занимают государственные и жреческие должности. Это мужи «в полном смысле справедливые» и достаточно состоятельные, ибо вооружаются за собственный счет.

В связи с этим Аристотель касается вопросов земельной собственности. Мы «стоим на той точке зрения, – пишет он, – что земельная собственность не должна быть общей, но что она должна быть предоставлена на дружественных началах в общее пользование и что ни один гражданин не должен быть лишен пропитания» (Политика. 1330а). Аристотель предлагает разделить землю на две части – общественнуюи частную. В свою очередь они также делятся на две части. Одна часть общественной земли используется для покрытия расходов «на служения богам», другая – на сисситии (совместные трапезы), которые необходимы для поддержания дружбы между гражданами. Каждый гражданин получает в частную собственность два участка земли: один у границ, другой в центре государства. «Помимо того, что таким образом будут соблюдены равенство и справедливость, создалось бы большее единодушие в случае войны с соседями» (Политика. 1330а. 15). Земля обрабатывается общественными и частными рабами. Рабы не должны принадлежать к одной народности и обладать слишком горячим темпераментом. Им следует подавать надежду на освобождение в случае хорошей работы, тогда не будет попыток возмущения с их стороны.

Что касается собственно формы государства, то она представляет собой демократию. Все граждане поочередно управляют и подчиняются. В имущественном цензе смысла нет, ибо это государство состоит из граждан и обслуживающих их рабов. В таком государстве, и это приближает его к платоновскому идеалу, сильны коллективистские начала. «Законодатель должен стремиться внедрить в души людей убеждение, что высшее благо и в общественной и в частной жизни – одно и то же» (Политика. 1333b. 35). Это высшее благо составляет мир и досуг.

По существу в своем проекте идеального государства Аристотель недалеко ушел от Платона. Все проблемы и сложности достижения счастья он решил «одним махом», включив в состав граждан только счастливых людей, тех, кто наслаждается досугом и уже имеет все необходимое для безбедной жизни. Это можно назвать «мягким» вариантом политической утопии.

§ 6. Принцип «правления законов»

Закону, т. е. праву условному, Аристотель уделяет особое внимание в связи с тем, что законы являются искусственными образованиями: их свойства непосредственно связаны со свойствами создателя. Поэтому, строго говоря, законы как таковые существуют только в правильных формах государства, ведь закон тождествен справедливости. На это Аристотель указывает неоднократно: «Все, что установлено законом, в известном смысле справедливо» (Этика. V. 3); «закон есть нечто справедливое» (Политика. 1255а. 20). Иначе говоря, закон должен соответствовать праву-справедливости. Но в то же время «законы в той же мере, что и виды государственного устройства, могут быть плохими или хорошими, основанными или не основанными на справедливости, а если это так, то очевидно, что законы, соответствующие правильным видам государственного устройства, будут справедливыми, законы же, соответствующие отклонениям от правильных видов, будут несправедливыми» (Политика. 1282b. 10). Более того, отношения властвования и подчинения отнюдь не предполагают права. Ведь «подчинять можно и вопреки праву» (Политика. 1324b. 20).

Закон следует отличать от простого постановления народного собрания по конкретному делу – псефизмы. Но очень часто на практике происходит их отождествление. Этим особенно грешит крайняя демократия.

Закон имеет общийи абстрактный характери не учитывает частности. «Законы неизбежно приходится излагать в общей форме, человеческие же действия единичны» (Политика. 1269а. 15). Аристотель не считает это недостатком закона. В «Этике» он так обосновывает свою точку зрения: «Причина же этого заключается в том, что всякий закон – общее положение, а относительно некоторых частей нельзя дать верных общих определений. В тех случаях, когда должно дать общее положение и нельзя этого сделать вполне верно, закон держится случающегося чаще всего, причем недостаточность закона сознается. Тем не менее закон верен, ибо ошибочность заключается не в самом законе или в законодателе, а в природе объекта закона. Очевидно, что таков характер человеческой деятельности» (Этика. V. 14). Данное затруднение Аристотель преодолевает, вводя понятие « правды», т. е. толкования закона. Закон должен толковаться применительно к каждому конкретному случаю так, как это сделал бы сам законодатель. Природа «правды» «заключается в исправлении закона в тех случаях, когда он, вследствие своей общности неудовлетворителен» (Этика. V. 14). «Правда» позволяет учитывать особенности каждого человека: она «заключается в том, чтобы прощать человеческие слабости, – в том еще, чтобы иметь в виду не закон, а законодателя, не букву закона, а мысль законодателя, не самый поступок, а намерение человека…» (Риторика. XIII).

Законы имеют в виду общую пользуи носят принудительный характер(Риторика. ХIV; Этика. Х. 10). Они теряют смысл, если никто им не подчиняется. «Ведь благозаконие состоит не в том, что законы хороши, да никто им не повинуется. Поэтому следует допустить, что один вид благозакония состоит в том, что повинуются существующим законам, другой – в том, что законы, которых придерживаются, составлены прекрасно (ведь можно повиноваться и плохо составленным законам)» (Политика. 1294а. 5).

Законы не следует часто изменять. Стабильность– одно из основных требований, предъявляемых к закону. С течением времени законы, даже неписаные, изменяются. Но делать это следует с большой осторожностью.

Плодотворным оказалось определение Аристотелем закона как свободного от страстей разума: «Закон – это свободный от безотчетных порывов разум» (Политика. 1287а. 30). Аристотелевское понимание закона как веления разума существенно отличается от платоновского рационализма. Платон находит разум вне человека: даже мудрецы – не более чем передатчики некоего космического разума. Для Аристотеля разум – это свойство человеческой души, состоящей из разумной и неразумной частей. Последняя в свою очередь подразделяется на растительную, общую для всего живого, и страстную, аффективную, должную подчиняться разумной части души. Поэтому разум выполняет две функции: познавательную и функцию управления страстями. Закон как веление разума, как разум, освобожденный от страстей, выступает как деаффектированное, деперсонифицированное, бесстрастное правило. Поэтому и сам принцип правления законов, а не людей приобретает практически-политическое значение. «Под какой властью предпочтительнее находиться – под властью лучшего мужа или под властью лучших законов?» – задается вопросом Аристотель. Власть справедливого закона предпочтительнее власти даже наилучшего мужа, полагает он. «Правители должны руководствоваться общими правилами, и лучше то, чему чужды страсти, нежели то, чему они свойственны по природе; в законе их нет, а во всякой душе они неизбежно имеются» (Политика. 1286а. 20). Более того, «люди, занимающие государственные должности, зачастую во многом поступают, руководствуясь злобой или приязнью» (Политика. 1287а. 40).