Евгений Иванов - Апология идеализма

Мы видим, что в неклассической физике реальность превращается в нечто безвидное, эфемерное, подобное бытию мысли, платоновским «эйдосам», а не бытию чувственно воспринимаемых нами «предметов видимого мира». Не случайно одни из создателей квантовой механики Вернер Гейзенберг утверждал, что в современной физике «линия Платона победила линию Демокрита» [5], имея в виду, что объекты квантово-релятивистской физики более похожи на абстрактные «идеальные многогранники» или «эйдосы» Платона, чем на наглядные атомы Демокрита. Далее, в пятой главе мы подробно разовьем эту идею Гейзенберга, и покажем каким образом данная «платоновская» теория познания, основанная на идее прямого доступа к «самим вещам» на уровне мышления (т.е. основанная на идее тождества бытия и мышления), способна прояснить особенности описания реальности в неклассической (квантово-релятивистской) физике.

На пути реализации идеи возможности прямого доступа «к самим вещам» на уровне мышления у нас сразу же возникают два существенных препятствия. Первое препятствие – это существование ошибочных идей, в частности, ошибочных научных теорий. Действительно, если мышление есть прямой доступ к «самим вещам» и, следовательно, мысль о предмете тождественна предмету мысли, то любая мысль должна быть истинной, т.к. истина (по Аристотелю) и есть совпадение мысли и ее предмета. Как тогда возможна какая-либо ложь в мышлении, несоответствие мысли реальности? На наш взгляд ложь возникает по двум, существенно различным причинам. Первая причина носит сугубо онтологический характер и связана с характером умопостигаемого бытия, открывающегося нашему мышлению. Очевидно, что помыслить можно не только то, что существует в нашем физическом мире, но также вполне непротиворечиво возможно помыслить миры с иными, альтернативными физическими свойствами, иными физическими законами. Таким образом, непосредственно открытую нашему мышлению онтологическая реальность можно, в духе Лейбница, характеризовать как «множество всех возможных миров» («Умопостигаемый универсум»). Чувственный мир, открытый нашему восприятию, в соответствие с метафорой «пещеры» Платона, следует понимать как некую согласованную для разных субъектов «проекцию» в их индивидуальные сознания (чувственные приватные «мирки») одного из этих «умопостигаемый миров», непосредственно доступных для нашего мышления. Критерием истины, а, следовательно, и критерием непосредственной бытийной данности в мышлении, очевидно, является закон непротиворечивости. Содержательно помыслить можно любой мир, если он непротиворечив. Чистое мышление, таким образом, имеет дело с миром возможного и способно само по себе, без помощи восприятия, различать только возможное и невозможное (непротиворечивое и противоречивое). Но, однако, мышление не способно априори определить, в каком из возможных умопостигаемых миров мы себя эмпирически (на чувственном уровне) обнаруживаем (т.е. не способно априори различить возможное и действительное). Для решения последний задачи – выяснения, в каком из возможных миров мы чувственно себя обнаруживаем (какой именно «фрагмент» «Умопостигаемого универсума» разворачивается в нашем приватном «чувственном мирке»), – как раз и необходим чувственный опыт. Этим, собственно, и объясняется, почему физику невозможно построить подобно математике на чисто априорной основе, путем дедукции из самоочевидных аксиом. Априори можно построить лишь бесконечное множество «физик возможных миров» с альтернативными физическими свойствами. Но только чувственный опыт позволяет нам выбрать из этого множества миров тот единственный, в котором мы себя на уровне чувственного восприятия обнаруживаем.

Другая причина появления «ложных идей» – несовершенство нашего мышления. В своей мыслительной деятельности мы активно пользуемся языком, который позволяет не только передавать информацию, знания от одного индивида к другому, но и активно используется нами как средство конструирования новых понятийных выражений. Произвольно комбинируя слова, легко построить бессмысленные выражения типа «круглого квадрата». В данном случае нонсенс очевиден. Мы лишь как бы обозначаем в данном понятии задачу для мышления (помыслить нечто одновременно круглое и квадратное), но эта задача явно нереализуема в нашем мышлении. В других случаях нонсенс далеко не очевиден. Потребовалось, например, несколько десятков лет, чтобы показать, что выражение «универсальный алгоритм решения любых диофантовых уравнений» обозначает нечто реально не существующее. Теоремы Курта Гёделя показывают, что задача выяснения непротиворечивости той или иной математической конструкции весьма не тривиальна и абсолютных гарантий в того, что мы в некоторой аксиоматической системе в будущем не столкнемся с противоречиями, не существует. Таким образом, наша способность с помощью комбинирования словесных обозначений строить новые понятия, не до конца вникая в их конкретное содержание, – приводит к тому, что в нашей сфере мышления появляются как бы «квазимыслимые» объекты, представляющие, по сути, несуществующие регионы Умопостигаемого универсума. Причина появления ложного здесь – ограниченная способность нашего мышления к симультанному схватыванию смысла сложных понятийных конструкций, в которых одновременно реализовано большое количество элементов и их логических отношений.

Другое препятствие, с которым сталкивается теория «прямого постижения» реальности в мышлении – это вопрос об онтологическом статусе самих умопостигаемых объектов. Принцип тождества бытия и мышления недвусмысленно указывает на бытийность мысли и ее предмета. Предмет мышления (идея, эйдос) есть, с этой точки зрения, нечто реально существующее, наличное в составе бытия. В этом суть определения платонизма как «реализма», т.е. учения о реальном, объективном статусе существования «мира идей». Последний существует как некий фундаментальный слой реальности, существующий независимо от чего-либо иного, тогда как чувственный мир понимается как нечто производное от «мира идей» – как «проекция» некоторой части этого мира в индивидуальное приватное чувственное восприятие конкретных субъектов.

Именно эта идея «самостоятельной» бытийности мысли представляется многим философам неприемлемой. Первыми последовательными отрицателями реальности «мира идей» были античные стоики, которые ввели понятие «лектон» для обозначения категории смысла (содержания мышления). Лектон у стоиков толковался как некий вид небытия, нечто лишенное самостоятельного бытия, но существующее лишь как система отношений внутри материального бытия (система отношений между субъектом, знаком и обозначаемым). В системах британских эмпириков (Беркли, Юм) смысл, как сверхчувственная онтологическая реальность, отсутствует даже в индивидуальном сознании, а мышление трактуется как процесс манипулирования представлениями, имеющими скорее чувственную, а не сверхчувственную природу. Другие философы, признавая существование смысла как некой сверхчувственной бытийной реальности, тем не менее, ограничивали его существование лишь индивидуальным сознанием, отрицая надындивидуальный статус содержимого мысли.