Василий Гудин - Так бы сказал Заратустра

«Сильнейшая воля к жизни находит свое выражение не в жалкой борьбе за существование, но в воле к битве, к власти и превосходству!». Завороженный своим учением о воле к власти, я в своем от рождения сострадательном сердце пытался поместить презрение к людям – слабым, лишним, убогим. «Те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира». Я был не лучше того преступника, «недоросшего» до своего деяния: совершив духовное преступление, я не смог превзойти самого себя. Будто сама Воля к власти, захватив мое сознание, диктовала миру свое учение. Она вещала себя исключительным людям, до народа ей не было дела. Я думал очистить землю от слабого, хилого, порочного, грязного, но «исключительные» люди, дорвавшись до власти, опускались нравственно ниже черни. Я разводил духовную грязь, а думал, что очищаю землю.

«Ибо лучшее должно господствовать». Лучшее становится худшим, когда приходит к господству. Ибо сказано: «Люди после потопа лучше не стали». Ничто ни над чем не должно господствовать – как трудно выловить простую истину в мутной воде Воли к власти!

«Как только какая-нибудь философия начинает верить в самое себя, она всегда создает мир по своему образу и подобию, она не может иначе; философия сама есть этот тиранический инстинкт, духовная воля к власти, к «сотворению мира». Идеализм, материализм, рационализм, либерализм – какая же философия не верит в самое себя?! Они верят в себя абсолютно, не отбрасывая тени сомнения. Сомнение – червь-паразит, который сожрет изнутри философию. Какая же философия не стремилась переделать мир «по своему образу и подобию»? Экспансия, воля к власти, несамодостаточность, обращение к массе, толпе, но не к личности, духовная ксенофобия, навязчивость, тирания – в этом их основная суть. Поэтому птица Семург через непроходимые горы Рип в Страну счастья философов не переносит, потому что каждый из них будет навязывать людям свою философию счастья.

Но я сам не избежал этой участи. «Проверьте хорошенько, проник ли я в сердце жизни и до самых корней ее сердца!» Не сердце жизни я видел, волю к власти, а ее гроб. Еще глубже должен был я опуститься в исток таинственной жизни, но мое открытие – воля к власти! – ослепило меня, сковало мой разум и сердце. Я видел волю к власти в каждой микрочастице, в каждой букашке, в каждой былинке, в каждом человеке, большом и малом, но не видел ее запредельных, нездешних, внемирных основ. Я не думал, что Воля к власти пишется с заглавной буквы, и что стоят за ней вполне конкретные субъекты, которые пишутся с такой же буквы.

Обращение к личности, но не к стаду, не завоевание, а понимание, быть выше того, чтобы навязывать себя толпе и бороться за власть, – разве не в этом суть истинной философии?

«Если отсутствует воля к власти, существо деградирует», – так говорил я когда-то, одержимый своим учением воли к власти. – Если присутствует воля к власти, то человек становится существом, одержимым Волей к власти. Где Воля к власти, там гибель и смерть, – так говорю я сейчас, ибо не может вечная жизнь зиждиться на вражде.

«И поистине, где гибель и листопад, там, смотрите, жизнь жертвует собой ради власти», – так говорила во мне Воля к власти. – Власть жертвует жизнью ради власти, – так говорю я сейчас. Воля к власти – прародитель жизни, но она же ее гробовщик.

«Не воля к жизни, но воля к власти. Многое ценится живущим выше, чем сама жизнь. Жизнь жертвует собой ради власти». – Я живое тогда перепутал с мертвым. Жизнь жертвует собой ради жизни, жизнью жертвует ради власти не живое, а мертвое. Мертвое не умирает.

«Властолюбие: заманчивое, поднимается оно к чистым и одиноким, вверх к самодовлеющим вершинам, пылая, как любовь». У властолюбия любовь – прислуга, униженная преданность рабыни. Мой наивный романтизм воли к власти – хотел я, чтобы властью обладало высокое, чтобы одинокие и чистые пылали бы властолюбием и мир бы делали чистым. Но сущность власти не одиночество и высота и вершины власти – не вершины духа, скорее власть сравнима с болотом, из которой по собственной воле не может выбраться человек. Хождение во власть не оставляет чистым. Нельзя оставаться чистым, погружаясь в то, что по сути нечисто. Ибо сказано: «Вымытая свинья идет валяться в грязи». «Часто грязь восседает на троне, а часто трон стоит на грязи».

«Таково свойство живого. Что заставляет все живое повиноваться и повелевать и, повелевая, быть еще повинующимся?» – Это свойство не живого, это свойство мертвого, которое выдает себя за живое. Мертвое, что сидит во всяком живом, повелевая, повинуется: повелевать живым и повиноваться еще более мертвому. Мертвое отравляет живое Волей к власти и живое становится мертвым.

«Самое безбожное слово было произнесено одним из богов – слово: «Бог един!» Видимо, и богов не обошла стороной Воля к власти. Воля к власти древнее богов. Воля к власти бессмертна, боги пали жертвами единобожия.

«В пощаде и сострадании была всегда моя величайшая опасность». – Так не может говорить человек, так Воля к власти говорила моими словами. Чаще задумывайтесь, люди, над тем, вы ли говорите такие слова или Воля к власти говорит их за вас.

«Логика вырастает не из воли к истине, а из воли к власти». Логика – железная дисциплина, «армейский» устав военизированной силы Разума в борьбе за единый миропорядок против несанкционированных проявлений Небытия и Материи.

«Глубочайшая сущность бытия есть воля к власти. Воля к жизни есть частный случай воли к власти». Как чужое грязное белье ворошил я сущность бытия. Я нечто грязное, аморальное, ложное в основаниях бытия, Волю к власти, выдавал за благородную борьбу противоположных сил, в которой зародившаяся жизнь эволюционировала в человека. Но какая жизнь? Жизнь конечная, жизнь смертная. Сквозь всякую борьбу за власть сквозит явление смерти. Жизнь обретет бессмертие, если возвысится над Волей к власти.

«Все живое есть нечто повинующееся». – Рядил я все живое в холопские одежды.

«Кто не может повелевать себе, тот должен повиноваться». – Может быть, хоть здесь я оказался прав?

«Властолюбие: землетрясение, разрушающее и взламывающее все гнилое и пустое внутри». – Сто веков трясется земля от стремления властолюбия к власти, развращающей силу, порабощающей слабость, но гнилое и пустое лишь разрастаются внутри человечества.

«Порядок каст, иерархия, лишь формулирует высший закон самой жизни». Только в этой пресловутой иерархии оказалось все перемешанным: лживые, подлые, продажные люди добираются до высоких ступеней власти, благородных, духовных, чистых опуская до нижней ступени. «Чем выше, тем тяжелее жить», – думал я о людях обремененных властью. Теперь низкие забираются наверх, чтобы легче жить.