Екатерина Биричева - Концепт «субъекта» в пространстве неклассической онтологии

Таким образом, развивая свою онтологию из точки «здесь и сейчас», мы обнаруживаем, что мы уже «есть», мы уже внутри бытия, нам уже дан смысл, который «всегда уже обладает полнотой» [3, с. 16]. Тогда категории, по-разному разворачиваемые каждым «Я», – это разные «стороны», разные «имена» бытия, уже данные нам и ждущие своего открытия. Мы всегда говорим о бытии, в свете нашего уникального понимания бытия, когда разворачиваем онтологические категории. Стоя на своей (и только своей) жёсткой позиции «настоящего» здесь и сейчас, философствованием мы открываем «алхимию» бытия, осуществляющего текучие превращения в другие категории. Поэтому для «осёдлых» мыслителей любой смысл, не только философский, – это всегда смысл бытия, который можно обозначить как Смысл «с большой буквы». Разворачивание категорий предполагает «самотворящее» говорение, мерцание, балансирование на грани Бытия и Ничто [50, с. 714-726], [3, с. 26-28], [88]. Но «номадическая» онтология рождается из других интуиций. Мы тоже обнаруживаем себя «уже»… но уже в движении, которое нельзя ухватить и остановить. Пространство этого движения – хаос, тогда «план имманенции – это как бы срез хаоса, и действует он наподобие решета» [27, с. 51]. И грань, которую необходимо прочерчивать, пролегает в становлении «хаосмоса» мысли – между Бытием и Хаосом (и никакой из этих «полюсов» не может быть «положительно» или «отрицательно» окрашен). Это онтология различия, предполагающая скорее письмо, регистрирующее с помощью творчества концептов производство смысла, вычленяемого из «гула бытия» [37, с. 54], чем «выговаривание», высказывание смысла посредством категорий. О том, что «смысл – это всегда смысл бытия», здесь можно говорить только применительно к пространству философской мысли (как мы показали выше, в науке, искусстве и других дискурсах открывается иной смысл). Если бытие – это то, что говорит нами [37, с. 54-55], а смысл – это то, что при этом выражается [31, с. 32], тогда только (будучи философами) мы «имеем право» отождествлять смысл и Смысл бытия. В силу этого в рамках философского дискурса, разворачиваемого любой онтологией, трудно разделить те моменты, в которых необходимо говорить только о смысле, и те, в которых мы пытаемся высказать наше понимание бытия.

В каждом повторении, которое с разных углов зрения осуществляет мышление категориями и мышление концептами, нам открывается бесчисленное множество различий этих онтологий, этих способов бытия. И среди этих смысловых, бытийных (а следовательно, не противостоящих, но позитивных, утверждающих) различий хотелось бы выделить ещё одно отличие концептов от категорий. У первых есть всегда два аспекта: «преонтологический» и «онтологический», понимание бытия и опыт бытия, «педагогика и онтология», как пишут Делёз и Гваттари [27, с. 29], – у категорий же понимание бытия всегда смешано с опытом, оно само и есть опыт, совершенно неотделимый от разворачивания категории бытия. Хотя, согласно особенностям творчества концептов, у «преонтологического» и «эмпирически-онтологического» аспекта концепта как его составляющих существует зона неразличимости, когда опыт концепта неотделим от начертания плана имманенции, а значит, от его бытия. С другой стороны, при этом категории обладают некоторым преимуществом перед концептом: концепт зависим по отношению к своему бытию, к «преонтологическому» своей онтологии. В связи с этим мы никогда не сможем создать «концепта бытия», лишь, только сами будучи обусловлены топологией (или судьбой) бытия, можем творить концепты в уже определённом преонтологическом плане имманенции – разворачивать свои концепты внутри уже заданного способа бытия. План имманенции – это сам способ бытия, понимание бытия, для которого не может быть концепта. Тут может работать только категория бытия. Например, фундаментальность онтологии Хайдеггера как раз и заключается в том, что он первым показал «префилософское» философии: в основании располагается само бытие как «преонтологическое», «преконцептуальное» [27, с. 49], а не сущее, так долго говоря о котором, мы забыли о бытии. Бытие всегда было «рядом», предполагалось интуитивно, но «философия не может быть понята одним лишь философско-концептуальным способом» [27, с. 50]. Эту особенность точно отметили авторы «Что такое философия?»: «Префилософское не означает чего-либо предшествующего, а лишь нечто не существующее вне философии, хоть и предполагаемое ею» [27, с. 50], нефилософское (наши преонтологические интуиции) «располагается в самом сердце философии» [27, с. 50].

В методологии творчества концептов бытие может быть описано только в «терминах» плана имманенции, «образующего … почву философии, её Землю её фундамент, на которых она творит свои концепты» [27, с. 50], а концепт может быть только пережит как событие смысла. Поэтому часто возникает мнение о том, что философия Делёза – это некий «шаг назад», по сравнению с онтологией Хайдеггера: всё как будто описывается «со стороны», с претензией на «объективность». Но само описание постструктуралистски предполагает становление, разворачивание мысли изнутри, «работу на границе» [51, с. 13] – это просто иной способ бытия, иной способ самораскрытия. Делёз всегда уверенно пишет (даже вопросы, которые он задаёт в текстах, кажутся утверждениями), что даёт повод некоторым исследователям (например, [81]) думать о его претензии на некое «последнее слово», на «окончательность». Но любая критика концептов вместе с иронией по поводу иного стиля письма бьют мимо цели: «критиковать – значит просто констатировать, что старый концепт, погруженный в новую среду, исчезает, теряет свои составляющие или же приобретает другие, которые его преображают» [27, с. 36].

По сути дела, проводить анализ концептов можно, только используя методологию творчества концептов; анализировать тексты мыслителей, разворачивающих категории, – только на языке категорий. Этим отчасти можно объяснить стилевую «мозаичность» данной работы: чтобы понять автора, приходится говорить на его языке, «заглядывая» в его понимание бытия. И пусть тут отпадает вопрос об истинности и ложности – но только в силу того, что в письме ложного быть не может, пока в нём присутствует искренность, а философ осуществляет своё предназначение, самостоятельно вопрошая и ставя перед собой свои задачи 6 6 Этой проблематике посвящена значительная часть «Различия и повторения» Делёза. Мысль о постановке задач, исходя из встречи с «(?) – бытием», является лейтмотивом, по меньшей мере, второй половины данной работы. . Сравнивать здесь вообще не годится. Именно поэтому концепт «бесспорен»: дискуссии «не продвигают дело вперёд, так как собеседники никогда не говорят об одном и том же» [27, с. 35] и никогда не говорят на одном языке.