Евгений Рашковский - Философия поэзии, поэзия философии

Сквозная библейская сага о судьбах древнего Израиля опирается на огромный пласт вовлеченных исторических источников – от мифов и устных преданий до авторских, авторизованных или вольно пересказанных личных и официальных документов [187] О работе с документом как основе всякого профессионального исторического мышления см.: В. Croce. Filosofia come scienza dello spirito. IV. – Teoria e storia della storiografia. 6 ed. riv. – Bari: Giuseppe Laterza & Figli, 1948, p. 7–11. Попытки документального подхода к древнееврейскому паремиологическому наследию были предприняты мной в комментаторской части перевода Притчей (Книга Притчей Соломоновых / в помощь изучающим Священное Писание. Пер. с древнеевр., предисл. и комм. Е.Б. Рашковского. – М.: Об-во друзей Священного Писания, 1999). . А уж поэзия, назидания, паремиология – всё то, что обобщает и развивает традиции древней словесности

Ближнего Востока в духе «этического монотеизма» и в лингвистическом контексте древнего иврита (как сейчас говорят, «библита») невольно приобретает для исследователя статус документального свидетельства.

Так что история человека в контексте истории космоса, истории социальности, истории этнокультурных потоков, истории его ближайшего окружения [188] Наши слова – «ближний» и «сосед» – используются для перевода одного и того же древнееврейского слова – реэ (см., напр.: Исх. / Шмот 2:13). Что небезынтересно для последующего нашего разговора, – корнесловие реш-айн-хе связано с кластором понятий, обозначающих и питание, и пастьбу, и труд пастуха-пастыря. – это и есть тема ветхозаветной сквозной саги. Увиденная и воспринятая напрямую соотнесенность человеческих судеб с их сложным теокосмо-историческим контекстом [189] Идею истории как осмысленного в модусе времени и внутренне пережитого человеком сквозного тео-космо-социального процесса я заимствую из трудов испано-индийского католического мыслителя Раймундо Паниккара. – непременная и важнейшая характеристика любого из разделов, любой из книг Ветхого Завета [190] См.: Я. Langkammer, OFM. Stary Testament odczytany na nowo. – Lublin: KUL, 1992, s. 117. .

А в заключение этого нестрогого теоретического раздела – некоторые общевостоковедные рассуждения о языке ветхозаветных текстов.

Исторические пласты, историческая динамика «библита», нарастание в нем арамейских заимствований – тема особого, прежде всего профессионально-филологического разговора. Но в нашем сугубо историческом и отчасти философском рассуждении я хотел бы заметить следующее.

Для понимания традиционно-восточного мышления, в частности, и мышления библейского, важно помнить, что сложнейшие смыслы, сложнейшие виртуально-логические конструкции даются нам в формах проникновенных мифологических образов, притч, афоризмов, назидательных сопоставлений. И перед лицом всего этого архаического синкретизма перед нами встает неотступная трудность: облечение всех этих восточных «мыслеобразов» (выражение синолога Ю.К. Щуцкого) или «смыслообразов» (Я.Э. Голосовкер) в формы европейского, по существу аналитического, дискурса. Дискурса, ставшего как бы неотъемлемой частью соборной «природы» пост-традиционного человечества [191] См.: Т.П. Григорьева. Японская художественная традиция. – М.: Наука-ГРВЛ, 1979, с. 122. , озабоченного не только развитием собственного самосознания, но и сохранением всей глубины своей культурно-исторической преемственности. Да и сама специфическая наглядность, нетеоретичность, взрывная звукописная динамика «библита» как раз и особо ценна для нынешнего всечеловеческого культурного опыта: эти свойства древнееврейского языка акцентируют не столько предметную упорядоченность явлений, событий и чувств, сколько нечто противоположное – ощущение ценности и неповторимости происходящего, а вместе с ним – ценности и необратимости истории как таковой [192] См.: R. Roberts. Old Testament Poetry: the Translationable Structure. – “PMLA”, N.Y., 1977, v. 92, # 5, p. 998–999. . Что – наряду с классификационными, аналитическими и компаративными процедурами – также является непреложной потребностью нынешних наук о человеке. Само внимание к языковой, образной и повествовательной ткани Ветхого Завета вновь и вновь сталкивает нас с одной из важных и критических проблем социогуманитарного знания – с проблемой нахождения исследовательского пути между крайностями мертвяще-объективированного или же произвольно-самоцентрического восприятия текстов и смыслов истории человеческого духа [193] См.: Экзистенциальное толкование Библии // А.В. Менъ. Библиологический словарь. Т. 3. – М.: Фонд им. А. Меня, 2002, с. 454–455. .

Всё сказанное выше в обоснование ценности библейского мышления как неотъемлемой части «мудрости Востока» ни сном, ни духом не посягает на благоговение перед «мудростью Запада» (выражение Бертрана Рассела) – перед восходящим ко временам Пифагора и Сократа опытом проникновения мысли в самое себя, опытом познания мыслью самой себя [194] См.: Г.Г. Майоров. Роль Софии-Мудрости в истории происхождения философии. – «Логос», М., 1991, № 2. . Превознесение «Иерусалима» не означает принижения «Афин». Тем паче, что сама интеллектуальная традиция Запада строилась и продолжает строиться в диалогическом взаимодействии обеих «мудростей». Ведь недаром это взаимодействие определило собой такие интеллектуальные предпосылки двух тысяч лет становления «мудрости Запада», как талмудизм, Евангелие (включая и паулинистскую его интерпретацию), патристика, средневековая философия ислама и иудаизма, схоластика, идеи Ренессанса и Реформации, спинозизм, православная рефлексия Достоевского, Соловьева и Бердяева, европейский религиозный персонализм XX столетия…

Так, мы невольно сталкиваемся с проблемой взаимной дополнительности, но при этом неразменности несхожих духовных традиций, оформляющих собой, по сути дела, одни и те же глубинные человеческие смыслы. Причем едва ли правомерно сводить все эти смысловые разломы по линиям «Запад – Восток», «Север – Юг», «алфавитный – сино-иероглифический ареалы». Как соотнести друг с другом несхожие, но в глубинах сознания взаимосвязующиеся, взаимосцепляющиеся понятия, – такие, как, скажем, Тора, Nomos, Lex, Дхарма, Дао, или же – Дерех, Халаха, Methodos, Via, Тарик, Марга и т. д.? [195] См.: В. Tiliander. Christian and Hindu Terminology. A Study of Their Mutual Relations with Special Reference to the Tamil Area. – Uppsala: Almquist a. Wiksell, 1974. Однако дело не только в условности этих демаркаций. Дело также и в потребностях миллионов и миллионов людей, чьи существования строятся на рубежах и разломах несхожих языков, верований, культур и цивилизаций, если не найти, то, по крайней мере, ощутить их связь. В потребностях, о которые разбиваются все притязания гелертерского или политиканского, «классового» или «цивилизационного» абсолютизма…