Евгений Рашковский - Философия поэзии, поэзия философии

Смысл же этой, казалось бы, случайной формулы (3+1)применительно к сюжету нашего разговора таков.

Судя по источникам по истории древнейших обществ великих речных цивилизаций (Египет, Месопотамия, Индия, Центральная Азия, Китай), общества эти складывались из взаимодействия трудно сочетаемых, но как бы присужденных к хозяйственному и культурному симбиозу элементов: общинно-«гидравлического» земледелия, торгово-ремесленных и культурных групп, исторически составлявших технологическую и социокультурную основу архаического городского общежития, кочевой Степи, бравшей на себя не только функцию «тяжкого млата» (Пушкин) в отношении оседлого населения, но и функцию налаживания дальних караванных связей. И, стало быть, относительно дальних экономических, информационных и духовных коммуникаций.

И вот над этой-то триадой и надстраивался четвертый элемент – жесткий элемент-медиатор, силовым, сакральным и информационно-культурным образом связывавший эти три «несовместные» элемента в относительное хозяйственное, институциональное и символическое единство [200] Объективно, сходная схема (3+1) применительно к истории буддизма в древних обществах Центральной Азии выстраивается в исследованиях Б.А. Литвинского. – См., напр.: Б.А. Литвинский. Буддизм и буддийская культура в Центральной Азии (древность) // Московское востоковедение. Очерки, исследования, разработки. – М.: ВЛ РАН, 1997. А не так давно, 26 июня 2003, о применимости этой же самой схемы к истории Исламской цивилизации говорил на исламоведческом симпозиуме в ИМЭМО РАН М.С. Мейер. Подробнее об этом выступлении М.С. Мейера и о дискуссии вокруг него см.: Рашковский Е.Б. Ислам в динамике глобальной истории // Мировая экономика и международные отношения. М. 2004. № 6. С. 24–25. . Имя ему – традиционное священновластие. Таков употребляемый в моих статьях и книгах смягченный псевдоним закрепившегося в марксистской традиции жестко-оценочного понятия восточного деспотизма.

Мне думается, что изложенная выше структурная (и в сущности – либеральная) ревизия одной из ценнейших макроисторических интуиций марксистской мысли может помочь новому прочтению истории – не просто как истории дурной бесконечности форм перманентного гнета, но и как истории глубочайшим образом связанных с историей становления сознания и – шире – с процессами антропогенеза эстафет самосознания, протестов, компромиссов и вечных чаяний Святыни, достоинства, примирения и свободы [201] Сама биогенетическая программа человека так или иначе включает в себя мучительные моменты выбора, самоопределения, самопознания. Если угодно – момент присужденности к свободе. . Чаяний, непрерывно отчуждающихся в эмпирическом ходе истории, но воспроизводящихся и

осмысливающихся в ней и животворящих весь комплекс ее непрерывных и дискретных процессов.

Впрочем, и «гидравлическая» составляющая традиционно-восточных форм общежития, понятие о которой было выработано историками на материалах великих «речных» цивилизаций, не чужда и социальности и истории древнего Израиля. Думаю, что любой человек, сколько-нибудь вдумчиво следящий за трудами нынешних израильских археологов, согласится с этой мыслью.

Действительно, древний Израиль не знал искусственных оросительных систем в земледелии: последнее было приспособлено к дождевому орошению поздней осени, зимы, ранней весны. Лето здесь, как правило, засушливое, бездождевое (сухой земледельческий сезон маркируется праздниками Пасхи/Песех и Кущ/Суккот). Но древние жители Ханаана, а за ними и израильтяне знали иные типы гидравлических работ.

Крохотная и лежащая на перекрестках ближневосточных путей территория Израиля была как бы «проходным двором» для кочевых орд, «народов моря» и любых завоевательных империй. Само физическое выживание народа требовало возведения мощных фортификационных систем на холмах, скалах и городищах («телях») [202] Не случайно в Библии нередко встречается уподобление Бога скале, твердыне, цитадели (цур) . Сакральные образы высокого города-крепости встречаются и на страницах Нового Завета. – систем, способных выдерживать долговременные осады (о которых немало повествуется на страницах Библии). И непременным условиям стойкости этих систем являлись именно гидравлические работы: накопление дождевых вод в вырубленных в скальных породах цистернах, прокладывание в глубине этих скальных пород тоннелей к водным коллекторам, пещерным озерам и колодцам. И все эти гидротехнические труды требовали немалого вложения мысли, искусства, организационных навыков и физических усилий. Так что доставалось трудов и царям, и вельможам, и священнослужителям, и рядовым общинникам, и данникам, и пленным рабам…

Возможно, предлагаемый мною взгляд на становление восточных обществ, связанный с библейскими занятиями, но одновременно – и с генезисом нашей собственной, российской социальности и культуры, менее детерминистичен, нежели те, которые, как правило, закрепляются строгими и выдержанными теориями «азиатского способа». Смею предполагать, что она может как-то помочь в осмыслении многообразия и многозначности характерных для последних полутора-двух столетий мучительных процессов переходов от социальной архаики к отношениям более гибким и свободным. И, следовательно, к отношениям, более отвечающим понятиям о человеческом достоинстве. А ведь последнее предполагает за человеком не только право на отстаивание самого себя, но и на познание самого себя. Следовательно, право не только на будущее, но и на прошлое. А права эти, как мне думается, – взаимосвязаны и взаимозависимы…

Вернемся, однако, в свете всего сказанного, к нашей ветхозаветной материи.

Еврейский народ – в его «сквозной саге», в его предыстории и древней истории – относительно поздний актор на культурно-историческом вулкане древнего Ближнего Востока, где коллизия полупервобытного варварства и высокой культуры составляла одну из важнейших культуротворческих тем [203] См.: И.И. Вейнберг. Человек в культуре древнего Ближнего Востока. – М.: Наука-ГРВЛ, 1986, с. 24. . Каноническая «сквозная сага» Ветхого Завета – сага истории семейно-кланово-национального предания – начинается где-то в XVIII веке до н. э. (история Авраамовых скитаний) и косвенно подходит (вместе с нарративом Книги Даниила) ко II в. до н. э., когда Израиль сполна испытал на себе натиск Античной цивилизации. Но что интересно и поучительно для востоковеда: библейские повествователи за эти долгие века социокультурной и духовной эволюции испытали и осмыслили самые разные позиции в этой условной формуле 3+1: они были и на стороне Степи против Цивилизации (повествования о злодеянии Каина, о Вавилонском столпотворении, о Египетском рабстве, Исходе и скитаниях в пустыне, о завоевании Ханаана), а позднее – разделяли страх Цивилизации перед Степью [204] У Исайи Первого читаем, что Сам Господь будет мстителем полустепнякам-эдомитянам, разрушавшим, вслед за войсками Навухудоносора, Иерусалим и мародерствовавшим в обезлюдевшем городе: Ибо день отмщения – у Господа, год расплаты за обиду Сиона (ле-рив Цийон) (34::8). Ср.: Пс./ Тхилим 137/136:7 — Припомни, Господи, сынам Эдомовым день Иерусалима, когда говорили они: крушите, крушите до основанья !.. ; они описывали национально-государственное самообретение древнего Израиля в своевольных мужицких царях-атаманах Сауле и Давиде [205] В какой мере «мужицкое царство», характерное психологической, идеологической, военной и хозяйственной мобилизацией крестьянского населения – вплоть до экспроприации – связано с чаяниями и выживанием реального мужика, вопрос особый. Но при этом – вопрос всемipно-исторический, в конечном счете теряющий всякую израильскую, китайскую или славянскую специфику. (Этим соображением я обязан беседами с ученым-синологом О.Е. Непомниным). ; описывали возвышение, произвол и упадок (по законам династийных циклов) высокоцивилизованных царей, своих и пришлых; с крестьянской «упертостью» проклинали избыточность и тяготы Древневосточного (содомского, вавилонского…) урбанизма, но и для них самих именно город оставался неизбывной идиомой Царства Божия в чаемом искуплении Космоса-Олама [206] См.: В.М. Долгий и А.Г. Левинсон. Архаическая культура и город. – «Вопросы философии», М., 1971, № 7. :