Виталий Иванов - К критике современной теории государства

Современная теория государства, излагаемая в учебниках и преподаваемая в рамках соответствующих курсов будущим философам, политологам, юристам, исходит из того, что форма государства как общетеоретическое понятие и как политическая реальность может рассматриваться как сумма понятийных элементов. К числу таковых относят формы правления (государственного правления), устройства (государственного устройства) и режима (политического режима, порядка). Этот подход, безусловно, адекватный. Однако, по моему мнению, неадекватны широко распространенные представления о конкретных формах правления, устройства и режима. Неадекватны как историческому, так и современному опыту. Сами слова «монархия», «республика», «федерация», «демократия» превратились в клише, которые штампуют не задумываясь, руководствуясь некими якобы общеизвестными «истинами». В данной работе изложены идеи, которые, думается, могли бы быть использованы при разработке новых классификаций форм правления, устройства и режима, а следовательно, для ревизии важной составляющей теории государства, теории политической системы.

Свои рассуждения о формах правления, устройства и режима я решил сопроводить, с одной стороны, краткими описаниями понятий государства и суверенитета, а с другой – справочным очерком о российском (и советском) государственном опыте.

Работа была задумана междисциплинарной – на стыке юриспруденции и политологии, и межжанровой – как сборник научно-публицистических очерков и учебное пособие. Очень надеюсь, что студенты и аспиранты смогут почерпнуть из нее факты и интерпретации, которые подвигнут их к критическому переосмыслению того, чему их учили и учат.

Часто утверждается, что единого общепризнанного понятия государства не существует. С одной стороны, это действительно так. С другой стороны, никто не сможет поспорить с тем, что государство 1) суть политическая организация – объединение людей, организованное на властных началах, 2) немыслимо без территории, т. е. части Земли в определенных границах, на которую распространяется государственная юрисдикция. Поэтому уже достаточно давно сложился доктринальный консенсус об обязательных элементах государства: 1) народонаселении, в наши дни, как правило, составляющем нацию, 2) обособленной территории, 3) публичной власти, которой подчиняется это население, которая распространяется на эту территорию, собственно, государственной власти.

Упрощенно говоря, государство есть совокупность населения, территории и публичной власти. При этом следует иметь в виду, что очень часто государством называют только аппарат государственной власти, государственный аппарат – политическое руководство (верховная, высшая власть), чиновничество, армию, полицию, суды и пр. Это, если угодно, государство в узком смысле. В конце концов, история любого государства есть в первую очередь история государственной власти.

Однако эти определения нуждаются в принципиальном дополнении. Ведь регион или муниципалитет также можно описать как совокупность населения, территории и публичной власти. При этом государствами они не являются, поскольку их жители – граждане (подданные) государства, их территории – составные части территории государства, а их власти так или иначе подчинены государственной власти. Возникает объективная необходимость дополнить описание государства указанием на его суверенитет , т. е., согласно классическим определениям, на его независимость, самостоятельность во внешних и внутренних делах и верховенство в собственных пределах. В отличие от любой другой власти, распространяющейся на те или иные территории внутри государства, на тех или иных жителей и / или их коллективы, государственная власть суверенна. Таким образом, получается, суверенитет делает государство государством . [1] 24 октября 1648 г. в Мюнстере и Оснабрюке были подписаны мирные договоры, поставившие точку в Тридцатилетней войне, в которую были вовлечены, кроме прочих, Священная Римская империя, ее субъекты (Бавария, Саксония и пр.), Швеция, Франция, Дания, Испания. Принято считать, что с Вестфальского мира также начинается история суверенитета как правового института. Международную систему, основанную на суверенном равенстве называют «вестфальской». Хотя в действительности те договоры в первую очередь отражали интересы победителей – Франции и Швеции, которые территориально приросли за счет Империи. От нее также были окончательно отторгнуты Швейцария и северонидерландские провинции. Субъекты Империи существенно расширили свою самостоятельность, но были связаны обязательством не заключать договоры, входящие в противоречие с императорскими интересами и т. д. Вообще история становления института суверенитета – это цепочка сложных и довольно противоречивых исторических событий, включающая не только Тридцатилетнюю войну и Вестфальский мир, но и многовековую централизацию европейских государств, включая Русь, сопряженную с борьбой с универсалистскими проектами императоров и римских пап (и борьбу этих проектов), Реформацию и религиозные войны, а затем Французскую революцию, революционные и наполеоновские войны, Венский конгресс и т. д.

Классические определения суверенитета, как представляется, следует корректировать, уточнять. Так, Карл Шмитт полагал, что суверенен лишь тот, « кто принимает решение о чрезвычайном положении » и « в чьей компетенции должен быть случай, для которого не предусмотрена никакая компетенция». Иначе говоря, тот, кто устанавливает нормы, должен быть правомочен их менять и нарушать, без этого никакой подлинной независимости, полновластия, верховенства нет и не будет. Естественно, речь идет не о государственно-правовом институте чрезвычайного положения и тем более не о легальном «праве на произвол», а о теоретическом праве в исключительной ситуации, нигде не описанной и никем не предусмотренной, изменить существующий правопорядок. [2] По Шмитту, государство может приостанавливать действие права в силу своего права на самосохранение . Правопорядок – производен от порядка, а порядок определяется властью суверена. Сущность суверенитета состоит в монополии политических решений. Суверен не нуждается в праве на создание нового правопорядка. Он устанавливает порядок, он создает и гарантирует ситуацию в целом, в ее тотальности. Лучше всего это демонстрируется при чрезвычайном положении. Шмитт резонно замечал, что если юриспруденция и политология не в состоянии адекватно объяснить чрезвычайную ситуацию, то они тем более не в состоянии объяснить большее – динамику политической и правовой ситуации в государстве в целом.