Вячеслав Никонов - Крушение России. 1917

Особенно двусмысленными и острыми были отношения между Ставкой и Сухомлиновым, на которого Верховный главнокомандующий возлагал персональную ответственность за нехватки снарядов и других боеприпасов и вооружения. Военный министр стал предметом ненависти и для всей прогрессивной общественности. Но и на этом неприятности Сухомлинова не заканчивались. «Положение военного министра осложнялось в значительной степени существованием в Военном министерстве должностей генерал-инспекторов пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерной части, из коих две последние должности были заняты лицами Императорской фамилии» [384] Курлов П.Г. Гибель императорской России. С. 192. , – замечал Курлов. Особое рвение проявлял великий князь Сергей Михайлович, фактически не подпускавший военного министра к Главному артиллерийскому управлению.

В начале 1915 года по инициативе Николая Николаевича на Сухомлинова началась прямая атака, в которой приняли участие генералы Ставки, либералы из кабинета, влиятельный лидер октябристов Гучков и связанный с ним бывший товарищ военного министра генерал Алексей Поливанов. Причем осуществлена эта атака была так, что нанесла максимальный урон авторитету власти. Стрелявшийся однажды на дуэли с Гучковым полковник Мясоедов, который по протекции Сухомлинова возглавлял контрразведку злополучной 10-й армии, был обвинен в шпионаже. Мясоедова арестовали в Ковно, направили в Варшавскую крепость, где судили судом военного трибунала, на который давила Ставка, и в тот же день – 17 марта – спешно повесили. Даже Алексей Васильев подтверждал, что «ни полковник Мясоедов, ни генерал Сухомлинов никогда не совершали преступных действий» [385] Васильев А.Т. Охрана. С. 409. . После Февраля дело Мясоедова будет пересмотрено и все причастные к нему оправданы. Но тогда оно вызвало огромнейший резонанс в стране. Еще бы, впервые было предъявлено официальное подтверждение проникновения немцев в высшие государственные сферы, о чем постоянно говорила либеральная оппозиция. Была «подтверждена» предательская роль Сухомлинова, а значит, делала вывод оппозиция, и всего правого крыла правительства. Более того, наложившись на крупные военные неудачи весны-лета 1915 года, подобные настроения создавали почву для обвинений в измене всего высшего руководства страны.

В состояние крайнего возбуждения и негодования пришло общество. Причем в связи с военными потерями возмущались не только и не столько захватчиками, как во всех прочих воевавших странах, сколько собственной властью. «Патриотический подъем сменился тревогой, и роковое слово «измена» сначала шепотом, тайно, а потом явно и громко пронеслось над страной» [386] Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков, 1990. С. 195. , – писал председатель Госдумы Михаил Родзянко. У «измены» появилось и конкретное имя, которое в качестве символа «прогерманской партии» все громче звучало в штабах фронтов, думских кругах и министерских коридорах – императрица Александра Федоровна. «Летом 1915 года стали выявляться симптомы массового гипноза, постепенно овладевавшего людьми; из штабов фронта стали исходить пускавшиеся какими-то безответственными анонимными личностями слухи о том, что императрица служит главной причиной всех наших неурядиц, что ей, как урожденной немецкой принцессе, ближе интересы Германии, чем России, и что она искренне радуется всякому успеху германского оружия, – констатировал Воейков. – Вырабатывалось даже несколько планов спасения Родины: одни видели исход в заточении Государыни в монастырь и аресте Распутина, якобы занимавшегося шпионажем в пользу Германии; другие считали необходимым выслать Государыню за границу» [387] Воейков В.Н. С царем и без царя. С. 166–167. .

В стране вновь, как в начале войны, пошли немецкие погромы, наиболее крупный из которых шокировал Москву в конце мая и проходил при явном попустительстве со стороны незадолго перед тем назначенного командующего Московским военным округом князя Феликса Юсупова (старшего). Историк Сергей Мельгунов стал очевидцем событий: «При пении «Боже, царя храни» шествовала тысячная толпа во главе с людьми со значками Общества «За Россию». Сзади начинались погромы. Предварительно во всех московских газетах… печатались списки высылаемых немцев… Погром разросся и превратился в нечто совершенно небывалое – к вечеру разгромлены все «немецкие» магазины. Вытаскивали рояли и разбивали. Полиция нигде не препятствовала погромщикам» [388] Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники. М., 2003. С. 255. . Город в течение трех дней был во власти толпы, пострадали 475 коммерческих предприятий, 207 частных домов и квартир, 113 подданных Германии и Австро-Венгрии, 489 русских с подозрительными фамилиями и 90 российских подданных с русскими фамилиями [389] Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию (1907–1917). М., 2003. С. 79. .

В толпе погромщиков открыто говорили об измене в царской семье с особым упором на роль Александры Федоровны. Впервые с 1908 года пришлось использовать войска для наведения порядка внутри страны.

Одновременно прогрессивная общественность, продемонстрировавшая в начале войны несвойственный ей патриотический порыв, возвращалась к противостоянию власти, но уже под флагом патриотизма. Керенский рассказывал: «Весенняя трагедия в Галиции 1915 года вызвала взрыв патриотизма в стране, сорвала замок молчания с ее уст. Первыми заговорили промышленники во главе с Рябушинским, потом – земцы, городские деятели, кооператоры. Русское общество властно потребовало своего ответственного участия в организации обороны страны, потребовало правительства, способного работать с общественными организациями» [390] Керенский А. Потерянная Россия. М., 2007. С. 489. . Требовали отставки правительственных консерваторов, включая премьера. При этом авторитет Николая Николаевича поколеблен не был. «За первый же год войны, гораздо более неудачной, чем счастливой, он вырос в огромного героя, несмотря на все катастрофические неудачи на фронте, перед которым преклонялись, которого превозносила, можно сказать, вся Россия» [391] Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 1. С. 125. , – написал Шавельский. Как важно не быть, а казаться…

Николай II, до поры доверявший ведение войны военным, понял, что пора вмешиваться. Всю позднюю весну он провел в войсках и в Ставке, где Верховный главнокомандующий жаловался на военные поражения, провалы со снабжением армии и жаждал утешения. «Бедный Н., рассказывая мне все это, плакал в моем кабинете и даже спросил меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком, – писал император. – …Он все принимался меня благодарить за то, что я остался здесь, потому что мое присутствие успокаивало его лично» [392] Цит. по: Боханов А.Н. Сумерки монархии. М., 1993. С. 187. . Николаю Николаевичу и генералам его свиты удалось убедить императора, что прогрессивная общественность, по большому счету, права и надо идти ей навстречу. По возвращении из Барановичей 14 мая высочайшим решением было организовано Особое совещание по обороне, куда помимо правительственных чинов вошли представители Госдумы, Госсовета, а также промышленности и торговли. Функции Совещания во многом совпадали с теми, которые выполняла Особая распорядительная комиссия по артиллерии под руководством великого князя Сергея Михайловича.