Вячеслав Никонов - Крушение России. 1917

Николай II до поры наблюдал за всей этой ситуацией из Царского Село, однако вскоре она стала его тяготить. В июле он жаловался Пьеру Жильяру: «Вы не представляете, как тяжело быть вдали от войск. Кажется, что здесь все высасывает из меня энергию и лишает воли и решительности. Повсюду ходят какие-то нелепые и страшные слухи и рассказы, и им все верят. Людей здесь не интересует ничего, кроме интриг и всякого рода мистики; на первом плане у них только свои низменные интересы» [402] Жильяр П. При дворе Николая II. Воспоминания наставника цесаревича Алексея. М., 2006. С. 93. . Надо было на что-то решаться. И он решился.

В августе 1915 года – в дни самых тяжелых поражений в войне – Николай II сам стал Главнокомандующим. Дворцовому коменданту Воейкову он объяснил, что принял это решение, «с одной стороны, из-за неудачных действий и распоряжений великого князя на фронте, а с другой – из-за участившихся случаев его вмешательства в дела внутреннего управления. Никакими доводами не удалось ни графу Фредериксу, ни мне отговорить царя от этого решения, в правильность которого не верила и государыня Александра Федоровна» [403] Воейков В.Н. С царем и без царя. С. 160. . Пожалуй, ни одно из решений царя не вызывало такой бури эмоций.

Многими современниками и современными исследователями оно оценивалась как весьма рациональное, позволявшее разорвать демаркационную линию между фронтом и тылом, резко повысить координацию деятельности всех органов государственной власти во имя победы в войне. Правительство и Ставка больше не конфликтовали, по крайней мере, до февраля 1917 года. Принятие на себя царем Верховного главнокомандования было в целом позитивно воспринято в стране, способствовало подъему воинского духа. «Близость его к армии вольет в армию много сил нравственных, и армия иначе взглянет на своего царя, который близко принимает участие в ее жизни, а не сидит вдали, в тени блеска временного верховного, или лишь изредка заглядывает в госпитали… И вся Россия, я думаю, будет приветствовать решение своего царя, и скажут с гордостью, что сам царь встал на защиту своей страны… Одна группа лиц осталась недовольна, а именно, мне кажется, та группа, для которой всякое усиление власти нежелательно» [404] Военный дневник великого князя Андрея Владимировича. С. 172, 173, 179. , – записал в дневнике великий князь Андрей Владимирович. «Принятие государем верховного главнокомандования приветствовалось солдатами – на фронте возродилась надежда» [405] Великий князь Кирилл Владимирович. Моя жизнь на службе России. С. 171. , – вторил ему Кирилл Владимирович.

В штыки решение императора было принято правительством, оппозицией, многими военными, значительной частью императорской фамилии и даже зарубежными послами. Для возражений существовали рациональные аргументы. Николай Николаевич был более компетентен в военных вопросах, чем император, и все еще пользовался популярностью в думских, да и в значительных военных кругах, где его смещение вызвало недовольство. Возглавив армию, царь делал себя заложником ситуации на фронтах, а необходимость проводить много времени в Ставке отвлекала его внимание от внутренней политики. Молодой великий князь Гавриил Константинович полагал, что «Государю не следовало становиться во главе наших армий, потому что он брал на себя слишком большую ответственность и отрывался от управления страной, то есть тылом, который имеет огромное значение во время войны. Мне кажется, что во главе своих армий могут становиться лишь монархи вроде Фридриха Великого или Наполеона – бесспорные военные авторитеты» [406] Великий князь Гавриил Константинович. В мраморном дворце. Воспоминания. М., 2005. С. 277. . Британский посол специально испросил аудиенцию у землячки-императрицы и доказывал ей, что «его величеству придется нести ответственность за новые неудачи, могущие постигнуть русскую армию, и что вообще совмещать обязанности самодержца великой империи и верховного главнокомандующего – задача, непосильная для одного человека» [407] Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. С. 168. .

Однако остальные аргументы «против» имели отношение не к реальной политике, а к тому миру разговоров и сплетен, которыми все больше наполнялись столицы. Впрочем, сплетни – тоже часть реальности в мире политики, где восприятие порой куда важнее самой действительности. Императрица-мать записала в дневнике, что когда она узнала о намерении сына возглавить армию, «у меня чуть не случился удар, и я сказала ему все: что это было бы большой ошибкой, умоляла его не делать этого, особенно сейчас, когда все плохо для нас, и добавила, что, если он сделает это, все увидят, что это приказ Распутина. Я думаю, это произвело на него впечатление, так как он сильно по-краснел» [408] Дневник императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2006. С. 89. . Разговоры о триумфе распутинской политики действительно не заставили себя ждать. Даже Сазонов напишет в мемуарах, что государь «действовал, незаметно для самого себя, под давлением императрицы, приписывавшей, по внушению распутинцев, великому князю совершенно ему чуждые честолюбивые замыслы, доходившие будто бы до посягательств на Царский венец» [409] Сазонов С. Д. Воспоминания. С. 336. . Распутинский тезис был одним из центральных в защиту Николая Николаевича, у которого была безупречная репутация антираспутинца – по столичным салонам ходила история о том, как в ответ на просьбу Распутина о посещении Ставки великий князь якобы ответил: «Приезжайте, я вас повешу».

Принимая титул Верховного главнокомандующего, Николай II не оставлял в Ставке ни Николая Николаевича, который отправлялся командовать Кавказским фронтом, ни Янушкевича. Император хотел видеть во главе своего штаба профессионала, который не лез бы в политику и не вызывал отторжения общественных кругов. Все эти качества он обнаружил у Алексеева. Новый начальник штаба родился в Вязьме в семье штабс-капитана пехоты, окончил Московское юнкерское училище, воевал на фронтах Турецкой войны. Окончив затем Академию Генштаба, Алексеев преподавал в самых элитных военных учебных заведениях России и в 1901 году получил свое первое генеральское звание. В русско-японскую войну он был генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии, получил наградное Георгиевское оружие. С именем Алексеева связывались успехи российской армии в Галиции в начале войны, затем он был назначен главкомом Северо-Западного фронта, где особых лавров не снискал. «Среднего роста, худощавый, с бритым солдатским лицом, седыми жесткими усами, в очках, слегка косой, Алексеев производил впечатление не светского, ученого, статского военного, – характеризовал его Спиридович. – Генерал в резиновых калошах. Говорили, что он хороший и порядочный человек» [410] Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. . Так же полагал и император.