Виталий Воротников - Кого хранит память

Затем изменил тему: «На высоком уровне прошли выборы в Верховный Совет. Кое-где набросали против (посмотрел в сторону Куличенко, Волгоградского секретаря, получившего немало голосов против). Не надо это драматизировать. Нужно смотреть и не допускать провалов, влияющих на настроение людей. Дело ведь не только в мясе и молоке. Нельзя упускать вопросы воспитания, нужно знать обстановку, иметь постоянные контакты с народом, его разными социальными слоями».

Заговорил о международных делах: «Они, прямо скажу, забивают. Нет времени. Наши успехи в этом налицо. Все стремятся приехать к нам, попасть на прием к руководству страны. Просятся: Шмидт, Вильсон. Политбюро ИКП приглашает меня приехать в Италию. Это хорошо. Наш принцип, – хочешь мира, борись за него. А не болтай попусту. Сейчас воздержимся от визитов, сделаем перерыв. Но международные вопросы очень важны. При В. И. Ленине Политбюро ЦК заседало до 15.00. Он считал, что дальше непроизводительное время. Но и тогда сначала рассматривали международные вопросы. Хотя в стране была тяжелейшая обстановка: интервенция, разруха, саботаж и т. д.

Вот, сколько наговорил я вам. Давайте, расплачивайтесь хлебом! (Смех, шутки). Понимаю, – пока рано говорить о караваях. И хотя у меня свой счёт, я верю вам».

Собственно, на этом встреча закончилась. Кое-кто из товарищей пытался подкрепить и развить темы, затронутые Брежневым, но было ясно, что ему нужно было высказаться перед группой руководителей наиболее крупных областей, краев и республик. А они разнесут содержание беседы по стране. Видно было, что Генсек устал, как-то сразу сник. От начального активно-напористого поведения не осталось и следа. Я тогда объяснил такое состояние чрезмерной перегрузкой в работе. Он и сам подчеркивал это. Однако, последующие встречи с Леонидом Ильичем, его внешний облик, поведение, разговор явно говорили о нарастании болезненного состояния. Мы ещё не знали тогда о серьёзном срыве, происшедшем с ним во время недавнего визита в Польшу. Но, именно с этого момента перед нами стал представляться другой Брежнев. Все более снижались его энергия, активный напор, коммуникабельность, внешнее обаяние. Особенно заметно трансформация личности проявилась на последующих встречах в декабре этого же года.

Очередной Пленум ЦК КПСС состоялся 16 декабря 1974 г. Открыл его, как всегда Л. И. Брежнев. Посвящен он был проекту плана и бюджета на 1975 год. Начались прения. Леонид Ильич был невнимателен, скорее безразличен к происходящему. Перебрасывался словами с коллегами в президиуме, запаздывая предоставить слово очередному оратору. Выступило всего 13 человек. В заключение взял слово Л. И. Брежнев. Говорил он, в отличие от своих речей на предыдущих Пленумах, коротко, без задора, монотонно по довольно стандартной схеме. Примерно к полудню мы завершили работу.

Сессия Верховного Совета открывалась 18-го числа, поэтому 17-е было свободным (возможно, его резервировали для продолжения Пленума, но такая надобность отпала). Я побывал в этот день у Мазурова, Нуриева, Соломенцева, Кулакова. Из бесед с ними я понял, что наши предложения о совершенствовании управления сельским хозяйством завязли в аппаратах Совминов и ЦК. И я решился обратиться к Брежневу, ведь он дал добро этой инициативе. От Кулакова поднялся на 5-й этаж. Зашел в приёмную Л. И. Брежнева. Там тихо, сидит одна Э. С. Насриддинова, которую освободили на прошлой сессии от работы председателя Совета Национальностей ВС. Секретарь сказал: «Леонид Ильич не планировал сегодня кого-либо принимать, но сейчас у него А. Ф. Добрынин, наш Посол в США. Подождите, я спрошу примет ли он Вас». Вскоре Анатолий Федорович вышел. Секретарь доложил и, выйдя пригласил Ядгар Садыковну, сказав что Брежнев примет и меня. Она пробыла у Леонида Ильича минут 40. Было уже около восьми часов вечера.

Л. И. Брежнев встретил меня ворчливо: «Заходи, Воротников. Все говорите надо беречь Брежнева, а сами нагружаете. Вот Насреддинова вымотала мне душу». Ну, подумал я, на кой чёрт пришел не вовремя?! И решил, не говорить о деле. Генсек был расстроен и заторможен. Говорил медленно, ещё более было похоже, мешал ему прикус зубов. Не спрашивая меня о цели прихода, он сам стал рассуждать: «Мы всё о делах и делах. Вот и на Пленуме: снабжение, мясо, деньги, лимиты. Конечно, нельзя не учитывать проблем, что ставит жизнь. Надо видеть и анализировать их». Потом, без логического перехода: «Вот какие срывы. Строим одновременно 300–350 заводов. Ни одного не ввели. Почему? Кто за этим смотрит? Лучше начать 50 и через два года ввести в строй. Строим, – бросаем, строим, – бросаем. Аппарат, – 1500 человек, отделы, сектора. Кто же смотрит? Я специально на Пленуме привел пример о компенсационных сделках. Кому за этим смотреть? „И выше…“, – многозначительно произнес он, и после паузы, – „Вы заметили, что этого не было в тексте? (Опять самые прозрачные намеки в адрес Совмина и А. Н. Косыгина). Капиталисты заставят нас платить штрафы. Во Владивостоке я хорошо поговорил с Фордом во время прогулки. Совещание по безопасности в Европе будет. Нам нужно ещё 30 лет прожить без войны“. Доволен, что получил поддержку на Пленуме: „Это приятно“. О роли парторганизаций: „Этому в Вузе не учат“. Ну и, конечно, несколько фраз о делах в сельском хозяйстве. Перешел вновь к своим встречам. О Жискар де-Эстене: „Французская барышня, она имеет большой вес. За ней надо ухаживать“. И завершил 20-минутный разговор: „На Пленуме я был нездоров, вы наверное заметили“. Я понял, что встреча окончена. Сказал два слова, что дела идут в области неплохо. Проблемы решаем. Поблагодарил за беседу, извинился, что задержал его. Он положил руку мне на плечо, проводил до двери и попрощался.

Вот такой была, по сути, предпоследняя моя личная встреча с Л. И. Брежневым. Впечатление не радостное. Какая-то неадекватность поведения, перескакивает с темы на тему, теряет нить разговора. То оживится, то потухнет, замолчит. Лишь много позднее нам стало известно, что именно во время Владивостокской, очень важной и напряженной встречи с Фордом, его состояние было на грани срыва, который и произошел во время поездки в Монголию в ноябре 1974 года. Он впал в „невменяемое астеническое состояние“ – так считает Е. И. Чазов, – „по причине чрезмерного приема сильнодействующих успокаивающих средств, к чему он все более и более пристрастился“. Другие говорят, – был приступ нарушения мозгового кровоснабжения. Так или иначе, состояние здоровья Л. И. Брежнева с этого времени стало ухудшаться.

Как пишет в своей книге Е. И. Чазов: „Брежнев все более и более терял способность к критическому анализу, снижалась его работоспособность и активность, срывы были более продолжительными и глубокими“. Но, Генсек продолжал исполнять должность.