Виктор Белов - Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа

На всех этапах своего исторического развития, homo sapiens, раздумывая время от времени над бренностью своего бытия, чаще всего приходил к заключению, что, во-первых, та жизнь, которую он ведет и те условия, которые его окружают, очень далеки от совершенства, а во-вторых, что когда-нибудь в светлом будущем каким-то чудесным образом установится такой порядок вещей, при котором все конфликты, противоречия и несправедливости исчезнут из человеческого общества навсегда, а «все источники общественного богатства польются полным потоком» [4] Карл Маркс «Критика Готской программы». на головы всех, без исключения, жителей земного шара. Смысл своих невзгод и страданий он находил в том, что в конце долгого и трудного пути человечеством будет обязательно найдена универсальная формула всеобщего, вечно длящегося счастья, которая достойно завершит этот тяжкий путь. Таким образом, наступит логичный конец истории в смысле социально-политического и экономического развития, который оправдает и увековечит все жертвы, понесенные человечеством на пути достижения им идеальной организации общества. Утешившись этим сладким размышлением, далее homo sapiens обычно ронял бессильно голову на грудь и с неизбывной тоской декламировал: «жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется – ни мне, ни тебе» [5] Николай Некрасов «Железная дорога». .

Мысль о неизбежности наступления конца истории или конца света была очень популярной среди многих народов и наиболее полно представлялась, как правило, в религиозных учениях. В буддизме, например, конец света завершает определенный цикл развития вселенной, за которым начинается новый. В христианстве же конец света является единственным и окончательным. По христианской традиции история человечества заканчивается навсегда вторым пришествием Христа на землю и Страшным судом, перед которым предстанут все живые и мертвые. Суд решит дальнейшую судьбу каждого жившего и живущего на земле персонально – гореть ли ему в вечном огне за его грехи, совершенные при жизни, или же бесконечно наслаждаться в Царстве Небесном прогулками по райским садам в приятной компании ангелов и святых. Никакого дальнейшего развития человеческой цивилизации не предусматривалось, число родившихся людей за всю историю их существования больше не могло меняться. Праведники, попавшие в рай, искупившие своей богоугодной жизнью грех Адама, должны были вернуться к тому состоянию, в котором пребывал их праотец до момента поедания яблока, предложенного змеем. Древо познания к моменту Страшного суда, по-видимому, должно было быть беспощадно выкорчевано, чтобы не могло повториться печальное событие начала сотворения мира – изгнание из рая Адама и Евы, и история не приняла бы, как в буддизме, циклический характер. Грешникам, непрерывно горевшим в пламени ада, по понятным причинам было и подавно не до вопросов исполнения репродуктивной функции, поэтому вся многострадальная история человечества на этом заканчивалась.

Марксизм также не удержался от соблазна торжественно объявить конец истории, однако его вариант финала существенно отличался от варианта, предложенного христианством. Согласно истмату, развитие человеческого общества, последовательно пройдя положенные общественно-экономические формации от первобытнообщинного строя до капитализма, неизбежно должно было достичь самой совершенной формы устройства общества – коммунизма, при которой на деле будет реализован заманчивый лозунг – «от каждого по способностям, каждому по потребностям». С построением коммунизма все противоречия и проблемы человечества автоматически уходят в прошлое, и дальнейшее развитие общества неминуемо останавливается, поскольку теряет всякий смысл. История же отдельных человеческих жизней с ее рождением, молодостью, зрелостью, старостью и смертью при этом будет вечно продолжаться. Таким образом, марксизм обещал построить вечный рай на земле, не ставя при этом человечеству неприятное условие расставания с основным инстинктом. Ад по марксизму, в отличие от христианства, устранялся также навсегда вместе с отжившими элементами – эксплуататорскими классами, которые должны были безвозвратно исчезнуть в ходе победоносного строительства коммунизма.

Здесь следует заметить, что постулат марксизма о коммунизме как о высшей и последней стадии развития человеческого общества вступал в явное противоречие с диалектикой Гегеля и самого же марксизма. Но классикам марксизма как-то удалось обойти эту проблему стороной, хотя трудно поверить, что они ее не заметили. Энгельс, например, в уже упоминавшейся работе, пишет так:

«У всех философов преходящей оказывается как раз “система”, и именно потому, что системы возникают из непреходящей потребности человеческого духа: потребности преодолеть все противоречия. Но если бы все противоречия были раз навсегда устранены, то мы пришли бы к так называемой абсолютной истине, – всемирная история была бы закончена и в то же время должна была бы продолжаться, хотя ей уже ничего не оставалось бы делать. Таким образом, тут получается новое, неразрешимое противоречие».

Получается, что классик марксизма был больше гегельянцем, точнее приверженцем гегелевского диалектического метода, чем марксистом.

Не заметил или удачно сделал вид, что не заметил этого же противоречия другой поклонник Гегеля – Френсис Фукуяма, опубликовавший в 1992 году книгу под названием «Конец истории и последний человек».

«Дальние истоки данной книги лежат в статье, названной «Конец истории?», которую я написал в 1989 году для журнала «Национальный интерес». В ней я утверждал, что за последние годы во всем мире возник небывалый консенсус на тему о легитимности либеральной демократии как системы правления, и этот консенсус усиливался по мере того, как терпели поражение соперничающие идеологии: наследственная монархия, фашизм и последним – коммунизм. Более того, я настаивал, что либеральная демократия может представлять собой «конечный пункт идеологической эволюции человечества» и «окончательную форму правления в человеческом обществе», являясь тем самым «концом истории». Это значит, что в то время как более ранние формы правления характеризовались неисправимыми дефектами и иррациональностями, в конце концов приводившими к их крушению, либеральная демократия, как утверждается, лишена таких фундаментальных внутренних противоречий».

Однако, в оправдание автора, нужно сказать, что для появления в конце XX века книги с таким названием оснований было больше, чем когда-либо.