Сергей Ильичев - Ангелы церкви

В спальном вагоне, по ступенькам которого поднимался Минин, его встретил сам начальник поезда.

– Ты что ль поезд держишь? Не видишь – литерный? Так очки надень! – зло рявкнул он идущему навстречу Степану. – Мы и так из графика выбиваемся…

– Ты лучше скажи мне, мил человек, не едет ли в вашем поезде какой-либо священнослужитель?

– Так это ты из-за попа… целый состав тормознул? – уже с негодованием произнес он, и вытащил свисток, чтобы призвать на помощь стоявшего рядом милиционера.

– Тебя человек по-хорошему спросил, есть ли в твоем поезде поп? – проявляя солидарность и ставя начальника поезда на место, мягко, но твердо сказал милиционер.

– Всякое на своем веку повидал, но чтобы таких… Ну ничего, оба у меня под суд пойдете…

– А может, и ты с нами… за компанию? Втроем-то оно веселее будет… – предложил Степан.

– Хрен вам, а не в компанию… В седьмом спальном видел одного в черном балахоне и с бородой…

– Так бы сразу и сказал, папаша, а то мы время тут с тобой только теряем, – бросил в ответ Степан и устремился к седьмому вагону…

– Тамбовский волк вам папаша! – уже более в пустоту, а может, для поддержания имиджа перед высунувшимися из купе пассажирами кричал им вдогонку начальник состава…

Архиепископ Владивостокский и Приморский Георгий стоял на вечернем молитвенном правиле, когда в дверь его купе осторожно постучались. Он отложил молитвослов и встал с колен, чтобы открыть дверь.

Первое, что он увидел, – были распахнутые настежь счастливые глаза Степана. Уже не молодой мужик своим любящим сердцем в этот момент понял, что свой последний бой, чтобы там потом ни случилось, он уже выиграл. И что ему сегодня будет не стыдно перед сестрой, чью, может быть, последнюю волю он исполнил.

В то же самое время соприкосновение с человеком в монашеском облачении было для него неожиданным. Уж не сон ли это? И тут наш боец даже немного оробел…

Видя на лице мужика всю эту гамму переживаний, отец Георгий улыбнулся и ласково сказал:

– Слушаю тебя, радость моя!

– Отец – поп, уж извините меня, что не ведаю, как вас звать и величать… Сестра родная умирает, исповедоваться хочет. А за сотни километров нет ни одной действующей церкви. Христом Богом прошу, не откажите…

– О чем вы говорите, да конечно же… Только дайте мне несколько минут на сборы…

И замер вдруг в нерешительности.

– А как же поезд? Мне же в назначенное время следует в Москве быть…

– За поезд, отец, не беспокойтесь, – твердо и спокойно заверил его Степан. – Пока вас обратно в вагон не посажу, состав не тронется. Только собирайтесь, пожалуйста…

И уже через несколько минут провожаемые любопытными взглядами разбуженных пассажиров архиепископ и начальник станции Степан Минин шли через железнодорожные пути к дому начальника станции, где их ждала его родная и младшая сестра Зоя…

Начальник поезда, как и все пассажиры его вагона, глядели им вслед.

– Заваривай чай, Настя… – грустно сказал он стоявшей рядом проводнице. – Это на час потянет, не меньше. Чует мое сердце, что мне до пенсии не дотянуть… – и расстегнул китель, стягивающий горло, пересохшее от волнения.

– Может, чего покрепче, для спокойствия и от нервов? – не суетливо, а скорее заботливо и доверительно предложила женщина, всматриваясь в глаза своего начальника.

– Нет, тут нужно быть трезвым, как стеклышко. А может быть, ты меня, Настя, свяжешь? А что? – рассуждал он уже вслух. – Ворвались, связали. Вроде как и не виноват я вовсе, а?.. – и уже о чем-то задумался, продолжая глядеть в окно.

– Так вязать, что ль? – выводя его из этой задумчивости и с решительной готовностью, отозвалась боевая подруга.

– Да погоди ты, дай хоть чаю сначала выпить…

Дом начальника станции ничем не отличался от других типовых построек тех времен. Дом как дом. И мебель как мебель, что по разнарядке тех лет досталась Степану как победителю социалистического соревнования.

Единственно, что у мужика не было в этой послевоенной, уже вроде бы налаженной жизни, так это родной и желанной половины. Жены, а значит, и детишек. Что-то на войне прострелили, что-то уже сам в окопах застудил…

И когда врачи предупредили, что он не сможет иметь детей, то побоялся и бабу в дом брать, потому что без чадорождения нормальная здоровая женщина запросто с катушек может сойти…

А потому всего себя без остатка посвятил работе… равно, как и батяня, что всю войну гонял составы с грузом без выходных и отпусков, за что и был удостоен звания Героя Советского Союза в самом конце войны.

Степан же вернулся домой в начале 1944 года после ранения. Оно у него было уже третье.

Отец тогда вспоминал, как вел состав на Москву и где-то на половине пути, сидя у окошка вагонного, подумал о сыне, как-никак старший…

А тут мимо пассажирский состав идет. Поднял отец глаза и будто бы видится ему в окошке, даже не в окошке, а в оттаянном от дыхания просвете размером чуть более блюдца вроде как лик родного сына.

Полегчало на душе от этого видения. Принял это, как добрый знак. И коммунист, даже не считая нужным скрывать что-либо, перекрестился с мыслью, что обязательно расскажет об этом своем видении жене.

Прошло две недели, как он вновь оказался у родного очага. Жена открыла дверь, а он с порога от радости возьми да и крикни:

– Мать, а ведь я сына нашего живым видел, вот тебе Бог! – и размашисто перекрестился – Может быть, еще и вернется наш Степан домой целым и невредимым…

А жена улыбнулась и кротко ответила:

– Ты бы не кричал так, а то ведь разбудишь его… Уж какой день, как тебя дожидаемся, стол так и не накрывали по случаю его возвращения…

– Что же ты молчишь-то, ладушка моя любимая…

И опустился перед ней на колени. Руки ей целует и говорит:

– Это все ты! По твоим непрестанным молитвам сынок наш домой живым вернулся. Слава Тебе, Господи! Созывай, жена, родню и товарищей по работе. По такому случаю сегодня не грех и рюмочку пропустить…

…Степан уже распахнул двери своего крепкого дома перед человеком в черном облачении и сначала впустил его, а уж сам вошел вслед. В кухне первое, что бросилось в глаза монаху, была огромная русская печь. Топили еще, видно, с утра, и теплый, душистый воздух в мгновение ока объял, подхватил и уже не отпускал Владыку Георгия.

Степан показал ему, где висел рукомойник, и можно было вымыть руки, а сам в ожидании стоял рядом с полотенцем в руках…

…Мать Степана звали Ладой. Отец взял ее девчонкой, да к тому же еще и тайком, из старообрядческого села, но даже будучи впоследствии убежденным партийцем, позволял молиться по заведенному у них родовому порядку.

Она умерла на следующий день после объявления Победы. Видно, держалась уже из последних сил, вымаливая жизнь родным и близким, соседским парням, что учились со Степаном в одном классе и ушли с ним в один день на войну.