Ирина Пролейко - Валентин Михайлович Пролейко

Но здесь нам повезло. В тот момент, когда мы подъехали сбоку к мосту через Кубань на основной магистрали, ведущей к мосту и сплошь забитой машинами, у передней машины лопнула ось и она приостановила все движение. Мы воспользовались этим и сбоку въехали на мост и проехали совершенно одни, хотя перед мостом скопились сотни машин и подвод.

С отца еще успели взять проездной сбор, пока эту машину не скинули под откос. Мост в это время бомбили, в центре Краснодара уже были немецкие танки, в воздух взлетел маргариновый завод. Военные связисты, увидев в отце коллегу, посоветовали ему ехать на Тахталукай. И вот вся масса беженцев от моста через Кубань двинулась на Энем, а наша подвода на Тахталукай. Через час от всей колонны, ехавшей на Энем, немецкие самолеты ничего не оставили. Потом горящий, весь в развалинах Шаумян, где сходились несколько шоссе и который с немецкой аккуратностью бомбили каждое утро ровно в 8 часов. Потом Туапсе и море.

Я долго не мог понять, что это действительно море, так оно меня ошеломило, и убедился, пожалуй, только тогда, когда спустился к воде и увидел утопленника. Дальше за Туапсе Лазаревская и вторая крупная бомбежка (первая была за перевалом, от которого в памяти у меня остались груши, горная речка, светящиеся гнилушки и вой шакалов). Недалеко от Туапсе у нас сдохла одна лошадь; отец купил у армяна другую, и мы после небольшого перерыва снова двинулись дальше. Сразу за Лазаревским мы встретили семью Козловых, с которыми и ехали до Сочи. Адлер, Сочи, Новый Афон, Гагры, Сухуми; в Сухуми отец получил направление на Очамчире, где мы и поселились. Начались ежедневные купания в море и Галидзге, потом учеба во втором классе, отличное его окончание, дружба с Котиком (ленинградским беженцем), весной воз– вращение уже на машине в Каневскую. Для меня путешествие было только интересным, для родителей – тяжелым. Достаточно отметить, что отцу оно обошлось в 18 тысяч, накопленных раньше на покупку дома, не говоря уж о многих трудностях и нередких рисках жизнью.

31 августа 1952 г.

Итак, мой отпуск закончился. За лето я отдохнул, поправился, загорел <���…>. Почти каждый день я проводил примерно так: вставал в 8-9 ч, в 11 часов шел на речку, где был до 4–6 часов вечера. На речке купались и катались на Юркиной «Чайке». Два или три раза ездили на рыбу с удочками на целый день, один раз сделали набег на сливы в колхозном саду, иногда топили лодки с какими-нибудь девицами: в общем, «Чайка» прославилась на всей речке. Вечерами три раза в неделю ходил на скачки (танцы). <���…>

Москва нас встретила паршиво: собачьим холодом и дождем. И вообще, показалась она мне какой-то нехорошей, сильно захотелось домой, пришлось даже бороться с этой, правда, недолгой, но ощутимой слабостью. <���…>

Был в институте; общежитие на «Соколе» обещают дать с января, попробую пожить до этого времени у дяди. Да, чуть не забыл: благодаря моему чуткому руководству в мой институт подали документы и поступили Петя Башмаков и Борис Середа. <���…> Несмотря на то, что я летом не соблюдал предложенный мне папашей санаторный режим, я совершенно забыл, что у меня что-то с легкими; пожалуй, потому что занимался водным спортом и был все время на свежем воздухе (даже спал во дворе). <���…>

Валентин на лодке «Чайка» в Каневской

9 сентября 1952 г.

<���…> Еще довольно часто вспоминаю о доме. Так вот сидишь на лекции, слушаешь, слушаешь, а потом вдруг перед глазами возникает какой-нибудь эпизод из летней жизни. Жалко отца с матерью, они же совершенно одни остались, а я с ними последнее время нехорошо поступал, дома с ними почти не бывал, с мамой ссорился из-за того, что поздно приходил. А она же по-своему совершенно права и мне хочет только добра, а из-за этого глупого письма от Н.И. [17] Маму расстроило письмо от сокурсницы Нади И. Она вообразила, что ее Валик должен жениться! – Примеч. И.П. Пролейко. она очень расстроилась, подумала невесть что и очень за меня испугалась.

<���…> Вчера замечательно провел день в яхт-клубе. Из «Спартака» вышли в 12 часов, имея на борту 6 человек. Ветер был приличный, за полтора часа дошли до Бухты Тайн, где в красивом месте устроили что-то вроде пикника. Когда шли назад, я почти всю дорогу сидел на румпеле. Все-таки как здорово самому вести яхту! <���…>

17 сентября 1952 г.

<���…> Учеба пока двигается нормально – «хвостов» нет. Вот только почему-то никак не могу привыкнуть к этому 138-му факультету. Если бы попасть на электронику, было бы очень здорово, но возможности попадания на нее выражаются в десятых долях процента. Остальные специальности связаны с органикой, а она мне не очень нравится. <���…>

30 сентября 1952 г.

<���…> Трудновато бывает с деньгами. У отца зарплату сбавили на 150 руб. в месяц, а тут еще в придачу куда-то дома пропали 200 руб., наверно дядя увел. Вообще-то он мужик неплохой, но эта слабость его сильно портит. Привыкаю жить экономней: усваиваю привычку питаться на 5-6 руб. в день; обедать удавалось и на 1 р. 80 к. <���…> Помогает черный хлеб с горчицей и солью!

9 октября 1952 г.

Только что было бурное собрание нашей группы с присутствием членов бюро и актива. Я начинаю убеждаться, что комсомольского руководителя из меня никогда не выйдет. Все собрание сидел, молчал, а когда окончилось – начал икру метать, и вообще у меня нет элементарных признаков руководителя: мало требователен, не всегда вовремя нахожу правильные решения, не пользуюсь достаточным авторитетом. Стоит только удивляться: почему же на протяжении стольких лет я попадаю в руководство? Надо как-то в этом вопросе перестраиваться.

Сейчас в стране очень интересный и важный период – идет XIX съезд партии <���…>.

С моими легкими уже, оказывается, все в порядке, в том году я на ногах перенес воспаление легких. В прошлое воскресенье у нас были последние гонки «Закрытие сезона» – пришли третьими. Мне все больше и больше нравится парусный спорт: по-моему, он дает почти морскую закалку, да и не все же я время буду выбирать втупую стаксель и править шверт, придет время, и я сяду за румпель. <���…> Смотрели «Композитора Глинку» – мне понравилось так, как давно ни одна картина не нравилась. Особенно замечательны сцены, когда показывают народ – в момент петербургского наводнения и в тяжелом труде (передвижение церкви). А какая музыка! Я вышел из кино и задумался: как же у меня совмещается эстрадная и классическая музыка. Первую я люблю давно, удачные мотивы или мотивчики мне определенно нравятся, а вот классическая – более серьезная и нравится мне тоже, иногда даже сильней, чем эстрадная, по-особому, по-своему. <���…>