Андрей Константинов - Фронтовая любовь

Камера снова перемещается туда, где сидят Митя и подрёмывающий Медвежонок. До них долетают обрывки возмущённых возгласов дам, осадивших сирийского майора. (Выкрики по-английски: «У нас скоро свет уйдёт, а нам натуру подснять нужно!»; «Мы не можем здесь просто сидеть! Мы должны хотя бы немного поснимать в торговых рядах!»; «Это ж совсем рядом, в пяти минутах всего!») От этих криков Медвежонок пробуждается, недовольно смотрит в направлении ресепшена и умозаключает:

БОБКОВ

Женский алкоголизм — страшная штука. (Снова закрывает глаза.)

Камера показывает направляющихся к Мите торжествующих Элеонору и Пруденс, попутно выхватывая возмущённые лица других журналистов, которым сирийский майор выйти в город не разрешил (по той причине, что у него уже просто не хватало людей).

ГОЛОС МИТИ (ЗК)

Я не знаю как, но они уговорили майора. Это могли сделать только Эля и Пруденс. Да и то — только вдвоём и только с похмелья. Майор дал нам и американцам по два офицера для охраны и сопровождения и разрешил выйти для съемок на местный рынок. Располагавшийся действительно совсем рядом с отелем.

1.19. ДАМАСК. РЫНОК. НАТ. ДЕНЬ.

Торговые ряды Дамаска. Шум, гам, толчея, колорит старого восточного базара. Бесконечные ряды лавок, где товары на любой вкус и по любой цене.

Американская и русская съёмочные группы разошлись, чтобы не путаться друг у друга под ногами. Причём Элеонора, будучи во власти своего «неусиденчика», тащит Митю и двух сирийских лейтенантов всё дальше и дальше, в самую глубь торговых рядов. Лейтенанты пытаются протестовать, но куда там! Разве они могут остановить поймавшую кураж русскую журналистку?

ЭЛЯ (Нетерпеливо.)

Митя, давай быстрей. Видишь, вон те колоритные старики сидят в кофейне с кальяном? Давай на их фоне стендапчик сделаем.

Митя только пожимает плечами, устанавливает камеру на штатив и быстро выполняет все остальные манипуляции — проверяет звук, фокус и т. д. Наконец Элеонора берёт в руки микрофон и принимает красивую «телевизионную» позу.

ЭЛЯ

Мы находимся в самом сердце древнего Дамаска. Здесь торговля идёт веками и не прекращается никогда. Даже когда правительственные войска сражались с боевиками в предместьях города…

Больше Элеонора не успевает сказать ничего. Где-то совсем рядом начинается стрельба, раздаются крики, и торговые ряды, словно внезапно проснувшийся вулкан, начинают извергаться человеческой толпой, несущейся куда-то в панике и ужасе. Элеонору сбивают с ног, Мите едва не разбивают камеру…

ГОЛОС МИТИ (ЗК)

Это уже потом, много позже, мы узнали, что боевики группировки «Тахрир аш — Шам» специально к этой конференции наводнили город и устроили мятеж, надеясь захватить в плен или убить кого-нибудь из заявленных высокопоставленных гостей… А тогда мы ничего не понимали… На Востоке такое часто — толь

ко что был мир, и вот уже идёт резня…

Сирийские лейтенанты помогают русским журналистам вырваться из толпы и тащат их по направлению к отелю. Но стрельба раздаётся всё ближе, и вот уже один из лейтенантов начинает стрелять в ответ, а потом в него несколько раз попадают пули — он падает, суча ногами, и выпускает изо рта кровавую пену.

Второй лейтенант толкает журналистов в лавку сладостей и пряностей (та оказывается пустой, хозяева и продавцы в панике убежали). Митя и Элеонора успевают заскочить в лавку, а лейтенант останавливается на пороге и двумя короткими очередями убивает двух бегущих к нему боевиков. Вот только при этом и сам получает две пули в грудь — он падает навзничь, заваливаясь внутрь лавки…

Конец первой части

1.20.1. ДАМАСК. РЫНОК. ЛАВКА ПРЯНОСТЕЙ. ИНТ. ДЕНЬ.

Подстреленный лейтенант рухнул в лавку прямо на колени съёжившейся Элеоноры. Та в ужасе вскрикивает, но Митя закрывает ей рот ладонью.

МИТЯ

Тише, Эля, тише…

Белые брюки Элеоноры вымазаны алой кровью, её бьёт крупная дрожь.

МИТЯ

Тише, Эля, тише…

Лейтенант хрипит, выгибается, тоненько стонет и затихает, обретая вечный и славный покой воина, погибшего в бою, не предавшего честь и присягу. Камера фокусируется на лице убитого — оно ещё совсем мальчишеское, очень красивое, не испорченное гримасой смерти…

Элеонора всхлипывает. Митя тяжело дышит, медленно приходя в себя. Вокруг вдруг становится тихо — похоже, смерч из человеческих тел, выстрелов и криков ушёл далеко вниз по рядам. Рядом с лавкой никакого движения, вообще никого: люди либо убежали, либо в страхе притаились, боясь высунуться. Митя осторожно выглядывает из лавки, а потом подхватывает камеру и быстро, с порога, начинает снимать.

1.21. ДАМАСК. РЫНОК. НАТ/ИНТ. ДЕНЬ.

Круговая панорамная цифровая картинка — мы видим результаты случившегося «глазами» камеры Мити. В частности, разгромленную пустую улицу, убитых боевиков и лейтенантов, съёжившуюся Элеонору, костюм которой весь заляпан кровью…

1.20.2. ДАМАСК. РЫНОК. ЛАВКА ПРЯНОСТЕЙ. ИНТ. ДЕНЬ.

Элеонора молча смотрит на Митю, как на сумасшедшего. Закончив, он опускает камеру и шёпотом подбадривает Элю:

МИТЯ

Ничего, ничего… Всё нормально будет. Давай-ка…

ЭЛЯ (Отрешённо.)

Что?

МИТЯ

Давай-ка сматывать отсюда. Надо назад, к отелю попробовать… Это не так далеко, добежим…

Взгляд Мити падает на туфли Элеоноры — они явно не для экстремального бега: слишком уж открытые, плюс — слишком высокие и тонкие каблуки.

МИТЯ

У тебя какой размер?

ЭЛЯ (Недоумённо.)

Что?

МИТЯ (Рявкает.)

Обувь, какой размер?

ЭЛЯ

38-й, а зачем?

МИТЯ

Снимай туфли! Живо!

ЭЛЯ

Зачем?

МИТЯ (Сердито.)

Затем, дура! Подрочить в них хочу!.. У парня нашего ботинки не больше сорокового, тебе подойдёт.

Митя начинает быстро расшнуровывать и стаскивать высокие ботинки с убитого лейтенанта. До Элеоноры, наконец, доходит — она начинает истерично трясти головой.

ЭЛЯ

Нет, я с мёртвого не надену! Нет!

МИТЯ (Рычит.)

Эля, не тупи! Жить хочешь?! Я спрашиваю: жить хочешь?! (Эля мелко кивает.) Ну так давай… Ты на своих каблуках далеко не убежишь… И босой нельзя, порежешься, здесь всё в стекле битом… Давай, брюки подверни и надевай.