Пётр Киле - Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

УИЛЛ. О, Молли!

МОЛЛИ. И что ты знаешь о моем браке? Это был опрометчивый шаг с моей стороны, как в юности бывает. Отец мой не признал его, и муж мой, повенчавшийся со мной тайно, был вынужден покинуть меня. Я не знаю, где он, может быть, уехал в Новый свет. Я как была Мэри Фиттон, так и осталась Мэри Фиттон.

УИЛЛ. На счастье мне и в горе!

МОЛЛИ. Твоя любовь наполнила мне душу поэзией, покровом нежной страсти, что нас свела, как песня и любовь, и ею одарила нас, как счастьем, земным ли? Нет, воистину небесным.

УИЛЛ. Конечно, я кругом тут виноват.

МОЛЛИ. Ты пел любовь и юность красоты, что воплощали мы с Уилли, значит, ты нас и свел, как многих ты сведешь напевом соловьиным по весне. О, не вини нас, мы ученики, и дело чести быть тебя достойными.

УИЛЛ. А скажут, ввел я вас в соблазн, как дьявол.

МОЛЛИ. Да, страсть была, и похоть, и любовь в ней проступали, жаля, словно пчелы, залечивая раны медом счастья. Нет, ничего чудеснее не знала!

УИЛЛ. Прости!

МОЛЛИ. Но с тем скорей грозила нам разлука на горе и во благо наших душ, возросших для любви высокой, чистой, как в юности бывает: все впервые, и страх неведом, как и грех, лишь радость пленительных волнений и мечтаний о восхожденье к высшей красоте.

УИЛЛ. Все так, все так! Да ты сама Венера...

МОЛЛИ. О, нет! Когда любовь, в любви все чисто, как в юности, а мы-то, знаешь, юны. Воспой любовь невинных юных душ, когда все внове, как в весенний день, и сладостная нега поцелуев, прикосновений первых до объятий сплетенных тел соединеьем в страсти, ликующей, как радость бытия.

УИЛЛ. Прекрасна красотою смуглой ночи в сиянии созвездий и зари, еще ясна умом, как светлый день!

МОЛЛИ. Прости. Прощай. Не проклинай меня.

УИЛЛ. Прощай, любовь моя!

Мы видим одинокого всадника. Шекспир возвращается в Лондон. Годы ученичества и странствий закончились, хотя и поздно, в 30 лет, но теперь он мог творить свободно.

Мы видим, как на сцене, поэта, который произносит, быть может, самый патетический монолог о любви, это девиз и клятва:

Лондон. Квартира Шекспира, в которой он поселился с младшим братом Эдмундом. Эду 14 лет. Шекспир - актер-пайщик в труппе «Слуг лорда камергера».

С изменой возлюбленной и разлукой любовь Шекспира не угасла. Он заявляет Молли, когда ее облик возникает перед ним на фоне ковра, свисающего у стены, как занавес:

Все, что составляет для нас тайну в жизни Шекспира, возможно, он сам выболтал младшему брату в ответ на его недоумения и восклицания.

ЭД. Ах, почему впервые я вижу сонетов столько здесь, а не слыхал?

УИЛЛ. А что слыхал ты обо мне? Что знаешь?

ЭД. Тебя я знаю, старшего из братьев, каким ты приезжал из Лондона раз в год, веселый с виду, но серьезный сам по себе, когда уединялся в ближайшей роще с книгой или в мыслях, несущихся во след за облаками за горизонт...

УИЛЛ. А как ты это видел?

ЭД. Я спал с тобою рядом или грезил, как ты возьмешь меня однажды в Лондон, и я начну с того же, что и ты...

УИЛЛ. С чего же?

ЭД. А, за лошадьми следить приехавших верхом на представленье вблизи ворот театра, ну, за плату.

УИЛЛ. Служил я при театре конюхом, по-твоему? Иль роль играл такую?

ЭД. Тебе платили за парней Шекспира, которых нанял ты, затеяв дело...

УИЛЛ. За труппу конюхов, где главный я?

ЭД. Что, это выдумки всего, Уилл?

УИЛЛ. Как интродукция, куда ни шло. Так, значит, интродукцию играли одну и ту же ежедневно мы? Пожалуй, с этим можно согласиться. (Весь в движении, как на сцене.)Мы всадникам и всадницам прекрасным за подаянья заменяли слуг, - то роль актера в жизни и на сцене. Актер играет слуг и королей, он пленник всех сословий и страстей... Ты рассказал мне сказку, милый мой, как бедный конюх превратился в принца. Ах, что такое принц? Всего лишь титул. В актеры выйти - тоже не проблема. А вот как конюх вдруг предстал поэтом? Такого у Овидия не сыщешь!

ЭД. Ах, мне довольно и актером стать!

УИЛЛ. Но ремесло актера незавидно... Смеяться и любить, и ненавидеть со страстью показной? Нет, настоящей. Ты должен исстрадаться за любого - за самого ничтожного слугу иль негодяя королевской крови...

ЭД. Как! По торговой части мне пойти? Когда пример твой мне слепит глаза, как славы лучезарной солнца блеск!

УИЛЛ. Пример мой труден, повторить его едва ли сможешь ты; ты робок...

ЭД. Нет!

УИЛЛ. Но кажешься ты робким, вот в чем дело, поскольку ты рассеян и задумчив, весь в мыслях потаенных, как поэт, и тем же привлекателен, но в жизни...

ЭД. Играть мне женщин ведь пока придется. Рассказывай, Уилл.

УИЛЛ. Да, я оказался в положении актера, который пишет пьесы и который производит впечатление вороны-выскочки, и тут эпидемия чумы, с закрытием театров... Я бы вновь отправился, как другие актеры, в скитания по постоялым дворам в провинции, не охваченные чумой, если бы, кроме пьес, я не начал писать сонеты, одобренные в кругу графа Саутгемптона, что вдохновило меня на завершение поэмы «Венера и Адонис».

ЭД. Это я знаю.

УИЛЛ. Что ты знаешь? Произошло чудо.

ЭД. В твою судьбу вмешались феи?

УИЛЛ. Можно и так сказать.

Лондон. Квартира Шекспира - две-три комнаты со свисающими коврами, как занавеси, окно с деревьями сада, лестница на антресоли. Поэт, набрасывая сцены, так увлекается, что сам или по просьбе Эда или актеров, застающих его за столом, озвучивает текст, то есть тут же разыгрываются целые эпизоды.

УИЛЛ. Сад Капулетти. Входит Ромео и поднимает голову.