Мурад Дост - Сколько ног у обезьянки?

— Правильно, так и есть!

— Я понимаю, вещи такого порядка тоже полезны, но в первую очередь необходимо соблюдать учебную программу, она у нас и так чрезмерно сжата. Правда, подобных записей мало, журнал, в основном, заполнен правильно и…

— И фиолетовыми чернилами, — ехидно вставил Акбаров.

— А что нашли во время раскопок? — спросила Лола Абдурахмановна. — У вас был открытый лист?

— Будду, — не без гордости сообщил Акбаров. — Правда, он маленький, без левой руки, но настоящий. Листа не было. Экстренный случай, курган хотели пустить под земельный оборот.

— Сдали в музей?

— Нет, у себя оставили. Попробуем сами разобраться.

Член комиссии сел. Встала Лола Абдурахмановна.

— Хочу сказать несколько слов о товарище Самади, который у вас ведет физику. Мне кажется, товарищ Самади слишком либерален. Я попросила его собрать тетради учеников. Схемы и рисунки различных устройств и механизмов выполнены весьма небрежно.

— Это личная инициатива, Лола Абдурахмановна, — вставил завуч. — Вообще-то, «о физике полагаются лишь тетрадки для решения задач.

— Ну и что? — строго спросила Лола Абдурахмановна. — Раз он за это взялся, то надо вести дело по всем правилам. Далее. Вот, товарищи. полюбуйтесь…

Она раскрыла тоненький альбом для рисования и показала собранию детский рисунок, где был изображен заяц с фантастически длинными ушами, а рядом с ним, только в более мелком масштабе, — танк, боевой, со звездочками и… с резко сломанным стволом. Под рисунком красовалась крупная «пятерка».

— Очень способный мальчик, — пробормотал Самади.

— Это вы кого защищаете, Музаффар? — спросил Акбаров.

— Машраб… Сын Бабаевых.

— Ах, сын вашего парторга!.. — сказала дама и вполне добродушно спросила: — А вы, случайно, не хотите ему понравиться?

— Нет, — сказал Самади.

— Тогда остается вас поругать за чрезмерную щедрость в оценке, — сказала дама. — Во-первых, это не имеет отношения к физике, во-вторых, такого зайца может нарисовать и двухлетний мальчуган, а танков в детских рисунках хоть отбавляй. Ваш художник не очень мне понравился, хотя бы потому, что здесь не хватает традиционного солнца.

— Должно быть, он рисовал ночью, — сказал Мансуров.

— Вы не правы, Лола Абдурахмановна, — сказал Акбаров, внимательно изучавший рисунок. — Мальчик действительно добрый. Вы хорошенько посмотрите на его танк.

— Ну и что? — спросила дама небрежно. — Уже нагляделась. Танк как танк, к тому же со сломанным стволом. А это противоречит логике.

— В том-то и дело! Будь ствол правильный, это был бы самый заурядный танк, а не искусство.

— Уж не Рембрандт ли этот ваш ученик?

— Не Рембрандт, но тоже любопытный человечек.

— Чем? — спросила дама досадливо. — Не пойму, вы что, меня разыгрываете? В чем дело, товарищ Акбаров?

— В том, что он сначала нарисовал зайца, потом уже взялся за танк. И ему пришлось сломать ствол танка, иначе дуло упиралось бы прямо в голову зайца н могло убить его. Теперь поняли?

Дама поняла и вспыхнула. И впервые за эти минуты сказала тепло, очень проникновенно:

— Да разве их сразу поймешь…

Замолчали. Тишину прервал голос Самади:

— Я тоже не сразу понял. Только потом, когда он сам сказал…

И умолк. Встретился с взглядом Акбарова. Историк смотрел серьезно, внимательно. Самади отвел взгляд, увидел девушку из комиссии. Опустил голову, стал опять маленьким, неприметным.

…Позже, у микроавтобуса, когда прощались с Лолой Абдурахмановной и другими приезжими, Самади вдруг увидел девушку из комиссии рядом с собой.

— Я остаюсь, — сказала она, улыбнувшись. — Я не комиссия, а всего лишь практикантка.

— Извините, я не знал.

— А вы меня даже не спросили, — все еще улыбаясь, сказала она. — Меня зовут Инобат.

— Музаффар. Физику веду. И еще астрономию…

— И уроки рисования? — хитро спросила девушка.

— Нет… Рисовать я не умею, — ответил Самади.

Настала очередь седьмого «Б» ухаживать за шелкопрядом. Помещение, где содержались черви, было в полумраке, как и советуют светила сельскохозяйственной науки. Дальний конец огромных, в три этажа, стеллажей, упирался в стену.

Самади посмотрел на висевший на стене термометр, бросил несколько поленьев в печку и вышел в переднюю комнату. Здесь был весь его класс. Инобат тоже помогала резать побеги, очищать их от зеленых плодов.

Вошел мальчик, вокруг пояса повязана веревка, за веревку заткнут топор — заправский дровосек.

— Дядя Хасан не дает рубить свои тутовники, — сказал он Самади. — Взял и выгнал вас со двора…

— К нему Ахмада надо послать. Они большие друзья, — подал голос Бабур, и девочки прыснули. — Вечно с ними приключения. Сегодня упал с дерева. Вы бы видели, как он ревел!.. А еще летчиком хочет стать. Летчики не ревут.

Ахмад молчал. Только теперь Самади увидел пятна крови на рубашке мальчика. Инобат ахнула, когда, подняв рубашку Ахмада, увидела кровоточащие ссадины.

— Пожалуйста, Инобат, аптечку принесите, — сказал Самади, а когда девушка ушла, спросил Ахмада: — Больно было?

— Да.

Задыхаясь, прибежала Инобат. Достала из аптечки спирт, вату.

— Сейчас… быстренько… потерпи немного…

По лицу мальчика было видно, каково ему теперь.

— Больно?

— Н-нет… — сквозь зубы ответил Ахмад. И молчал до тех пор, пока не перевязали ему руку. — Вы отцу не говорите, учитель. Маме я сам скажу. И к врачу сам пойду.

— Хорошо, Ахмад.

— Странный мальчик, — сказала Инобат, когда Ахмад ушел. — Может, и вправду летчиком будет…

— Не думаю, — ответил Самади.

Опять он поехал в город на мотоцикле.

В скверике, среди детворы, заметил свою дочку. Вырулил. Дочка увидела его, прибежала.

— Обезьянку привезли? — спросила она.

— Нет, дочка, еще не успел зайти в магазин. — Самади снял каску и посадил дочку на сиденье. — Поедем домой?

— А мама?

— Маму потом заберем.

— Папа, а сколько ног было у той обезьянки? — Девочка загрустила, вспомнив его прошлый приезд. — Я даже не успела их сосчитать. Вы мне другую привезете?

— Обязательно, дочка. А ножек у нее четыре… — Самади задумался. — А руки две…

— Всего шесть? — спросила девочка, быстренько сосчитав в уме.

— Нет, только четыре.

— Как? — не поняла она.

— Очень просто. Когда она ходит во весь рост, тогда у нее две ноги и две руки, а когда на четвереньках, тогда руки исчезают…

— Совсем исчезают?

— Нет, не совсем, они просто превращаются в ноги. Поняла?

— Ага… — неуверенно кивнула головой девочка и через мгновение радостно сообщила: — А у меня есть еще один папа!

— Как?! — Теперь пришла очередь удивляться Самади.

— Он к нам приходил. Бабушка говорит, что папой мне будет…

— А мама?.. Она тоже так говорит?