Валентин Ежов - Первая Конная

— Я не казак, — ответил Буденный, — я — иногородний. А Дон знаю. Казак казаку — рознь. Всех под одну гребенку нельзя. Казак — не кулак. Раскулачить — это одно, а расказачивать — другое.

— Вы не правы, — вновь обратился Егоров к Шорину, — подобные директивы давно отменены Центром.

— Я расказачиванием заниматься не буду, — продолжил Буденный. — За одно казачье звание казнить не буду. Казак — это не только жандарм. Я на всех фронтах — на Японском, и на Турецком, и на Германском — вместе с ними был… А Запорожская сечь? А Пугачев? А Степан Разин? Тоже казаки! У казаков своя гордость. Кто придумал седла у казаков отбирать и лампасы спарывать? Да они скорее жену отдадут. А линия фронта через нутро людей проходит: сын — за красных, отец — за белых. Люди в огне мотаются. Понимать надо! Плохо, когда кровь глаза застилает.

А в клубе продолжалось представление.

Председатель. Сейчас известный в четвертом эскадроне конь Шаляпин исполнит песню.

Шаляпин.

Все кони в президиуме и в зале. Игги, иг-ги, и-го-го!

Шаляпин.

Все. Игги, игги, и-го-го! I!

Вдруг па сцену, отталкивая самодеятельных актеров, выскочил Матвей. Поднял руку. Стало тихо.

— Мыль холки и выбивай подпорки! — дико крикнул он. — Командарма смещают.

— Кто?! — рявкнул зал.

— А хрен его знает кто, с усами… Похоже, из армян.

— Братва, не выдадим командарма!

Опрокидывая стулья, зрители и актеры кинулись к дверям.

В парадном зале продолжалось сочетание.

— Вы должны выполнять приказы, а не обсуждать их, — возмущался Шорни.

— Я этого так не оставлю! — кричал Сокольников. — Я буду жаловаться!..

— Вы уже жаловались, — сказал Сталин. — Согласно вашей докладной, состояние наших войск на Кавказском фронте вызывает опасения, а в Конармии, в частности, полное разложение.

— Да! — крикнул Сокольников. — Конная Армия разложилась! Я утверждаю!

— Анархия! — кричал Ефремов.

Тут распахнулись двери, и в зал ворвалась толпа разгневанных бойцов. Впереди всех Матвей.

— Врешь, лахудра! — орал он. — Врешь, харя буржуйская…

— Да как вы смеете!.. — взорвался Шорин.

— Ты можешь меня расстрелять, — кричал Матвей, — но сначала пойдешь к нам в полки, и мы покажем тебе, какой у нас держится порядок! Найди хоть одну раскованную лошадь. И вообще!..

Шорин не нашел слов.

— А что? — в наступившей тишине сказал Сталин. — Может быть, товарищ прав. Идемте посмотрим. Лучше один раз увидеть, чем пять раз услышать.

Все встали.

— Если что увидите, — сказал командарм, — отстраняйте от командования!

Во дворе усадьбы их ждали бойцы и командиры. Лица их были неразличимы в темноте, только цигарки вспыхивали.

— Зря никого не обижали! — кричали из толпы.

— Где санитарные части?

— Бинтов нету.

— Патронов нет…

— Измена!

Буденный поднял руку. Мгновенно наступила тишина…

…В городе и ночью продолжалось движение.

— Смотрите, — сказал командарм, указывая на колонны. Усталые бойцы ехали молча, мерно покачиваясь в седлах, Буденный, широко шагая, вел гостей. Те еле поспевали за ним.

— Смотрите! — говорил командарм.

Во дворах бойцы чистили оружие, сидя у костров, тихо разговаривали, пели.

На площади командарм остановился. Вся площадь была заставлена тачанками. Лошади хрупко жевали сено. Люди спали вповалку. У костров хлебали жидкие щи.

— Смотрите! — сказал Буденный…

…В хате на полу вповалку сидели и лежали люди.

Дверь скрипнула. В дверях показался Буденный. За ним входили члены РВС.

— Здорово, ребята… — сказал Буденный. Бойцы вскочили и нестройно ответили на приветствие.

— Сидите, — сказал Буденный. — Ну и накурили вы, ребята, дохнуть нечем.

В комнату вбежал взводный.

— Извиняюсь, товарищ командарм, заспал, не скомандовал, — произнес он глухим голосом.

— Ты пьяный? — грозно спросил Буденный.

— Чего? — не понял взводный.

— Я спрашиваю, ты пьяный?

— Ты что, командарм! — возмутился взводный. — Да кто же у нас в Первой Конной пьет?

Сталин не выдержал и улыбнулся.

— Понятно, — сказал он. — Пошли дальше.

— Кони кованы? — все-таки спросил Буденный.

— В полном порядке, Семен Михалыч, — ответил взводный. — На круг кованы и кормлены…

— А оружие?

— С вечеру чищено.

— Дай-ка, — Буденный снял винтовку со стены, отвел затвор. — Изрядно чищено…

…Члены РВС тихо вошли во двор.

На сене лежали пехотинцы, сосредоточенно слушали Суркова.

— Прошлый раз, — говорил Сурков, — мы рассмотрели, товарищи, расстрел Николая Кровавого, казненного екатеринбургским пролетариатом. Теперь перейдем к другим тиранам, умершим собачьей смертью. Петра Третьего задушил Орлов, любовник его жены. Павла растерзали придворные, Николай Палкин отравился, его сын пал первого марта, его внук умер от пьянства… Об этом вам надо знать, товарищи… — Пехотинцы слушали его, раскрыв от удивления рты. — Вот такой бардак был в царских домах, товарищи, — резюмировал Сурков.

В штабном вагоне, у аппарата, Сталин диктовал:

— По моему глубокому убеждению, наш новый комфронта и члены Реввоенсовета должны принять следующие меры. Первое. Немедленно удалить Шорина. Второе. Передать Конармии в оперативное подчинение две стрелковые дивизии для опоры на флангах. Третье. Отставить командарма-восемь Сокольникова без промедления. Четвертое. Особое- внимание — боеприпасы. Пятое. Армия вышла за рубежи имеющихся карт. Шестое. Проследить передачу армии трех тысяч обещанных седел. Все.

Аппарат отстукивал ответ. Бежала лента. Сталин читал ее и, комкая, прятал в карман.

— Предсовобороны товарищ Ленин сообщает, что будет доставлено все возможное, в частности, больше патронов и аэропланов. Наступление Деникина есть покушение на основу Советской власти, а вместе с ней и на существование Коммунистической партии. Товарищ Ленин просит РВС Первой Копной принять все меры, не останавливаясь перед героическими. Конная Армия — это неоценимое золото республики. — Сталин обернулся, в упор посмотрел на Шорина и Сокольникова.

— Я этого так не оставлю, — сказал он, — вы меня знаете. А пока идите.

Шорин и Сокольников молча вышли. Сталии повернулся к командарму:

— Командующим Кавказским фронтом назначен Тухачевский. Надеюсь, сработаетесь. Членом РВС фронта — Орджоникидзе. Его вы знаете.

Буденный и Ворошилов облегченно вздохнули, переглянулись.