Эдуард Володарский - Негодяй

— Панихиду по усопшей собачке маман не заказывала? — с издевкой спросил Виктор.

Юрий Николаевич не ответил. Тяжело, с хрипом дыша, он смотрел на звездное небо.

— Могу исполнить «Реквием». Включу маг на полную катушку. Будет торжественно и печально.

— Перестань, — устало проговорил Юрий Николаевич. — Слушать противно. Ты ведь уважал отчима? Или нет?

— Ну, уважал… Что из того?

— А он любил этого пса… очень любил. Хоть к этому имей сострадание. Берись лучше.

Они вновь тащили мертвую собаку, оставляя в снегу глубокую борозду. Под разлапистой елью была заблаговременно вырыта глубокая яма. В куче смерзшейся, припорошенной снегом земли торчала лопата. Юрий Николаевич сбросил тело собаки в яму, принялся закапывать. Несколько раз он останавливался, судорожно хватая ртом воздух.

Виктор стоял неподалеку, созерцал звездное небо…

«Жигули» одиноко гудели на пустом заснеженном шоссе.

По обе стороны черно-белой стеной стоял лес. Мелькали россыпи огней дачных поселков и подмосковных деревень.

Татьяна вела машину, Юрий Николаевич сидел рядом, а Виктор расположился на заднем сиденье. Юрий Николаевич покосился на светящийся циферблат спидометра, стрелка подползла к цифре сто.

— Гололед жуткий, а ты гонишь, как на пожар, — пробурчал он.

— Боишься? — усмехнулась Татьяна. — Долго прожить хочешь?

— Хочу. Ничего удивительного в этом нет. Удивительно было бы наоборот.

Татьяна не ответила, но скорость сбавила, смотрела прямо перед собой с окаменелым выражением лица.

— Мама, включи приемник, — попросил Виктор. — Хоть музыку послушаем.

Она вновь не отозвалась и приемник не включила.

— Прямо всенародный траур… — съязвил Виктор.

Мать опять не ответила. Проговорила после паузы, обращаясь к Юрию Николаевичу:

— Теперь я осталась совсем одна.

— Купи щенка, — посоветовал Юрий Николаевич. — Хочешь, достану? Такой же породы, боксерчика.

— Такой больше не будет.

— Будет немного другой. Но не менее добрый и благородный.

— Такого больше не будет, — повторила Татьяна.

— Как хочешь, дело предлагаю.

Долгое молчание наступило в машине.

Ровно и сильно гудел мотор, два белых луча от фар упирались в стену глухой темноты, рассеиваясь, таяли.

— Тебе Гусятинские звонят? — спросил Юрий Николаевич.

— Нет.

— А эти… товарищи Павла… как их? Степанковы, кажется.

— Нет.

— А этот? Часто приходил к вам. Бородач такой, художник.

— Нет.

— Неужели никто не навещает? Всего год прошел… друзья всё же.

— Мне никого не хочется видеть. И потом, это друзья Павла, а не мои. Своих друзей у меня нет… — она усмехнулась невесело.

— И что ты делаешь целыми днями?

— Как что? Хожу на работу… потом сижу дома. Пытаюсь воспитывать сына… — она опять усмехнулась.

— А как на работе? — помолчав, спросил Юрий Николаевич.

— Сижу в отделе, ничего не делаю… Скука, тоска. Я ведь и специальность свою давно успела позабыть…

— Можно подыскать что-нибудь другое.

— Что? Меня даже медсестрой в твою больницу не возьмут.

— Но ведь так тоже нельзя жить, Таня.

— А кто тебе сказал, что я живу? С того дня, как умер Павел, я забыла, что такое — жить…

— Жизнь есть всегда жизнь, — с некоторой робостью возразил Юрий Николаевич.

— Ты эти истины из букваря побереги для кого-нибудь другого.

Они проехали пост ГАИ на кольцевой дороге. Справа потянулись ряды бетонных коробок жилых микрорайонов с редкими пятнами светящихся окон. Проехали станцию метро.

— Останови здесь, пожалуйста, — попросил Юрий Николаевич.

— Не дури, я довезу тебя до больницы.

— Лишние хлопоты… — пробормотал Юрий Николаевич.

Они еще некоторое время кружили по темным пустым улицам, останавливались у светофоров, сворачивали направо и налево и, наконец, подъехали к высокому, ярко освещенному зданию больницы. Юрий Николаевич подхватил свой затрепанный саквояж и выбрался из машины.

Прими снотворное и постарайся выспаться, — перед тем, как захлопнуть дверцу, проговорил он. — С твоего позволения завтра я к вам загляну.

— Хорошо, — ответила она. — Спасибо тебе.

— Две или четыре таблетки седуксена и спать, — повторил он. — Больше не надо, плохо влияет на память.

— Я была бы счастлива, если б мне ее вовсе отшибло, — слабо улыбнулась она.

Затем перевела скорость, выжала сцепление. Машина мягко тронулась. Она оглянулась назад. Невысокий толстый доктор, прихрамывая, шел к подъезду больницы. А Виктор спал на заднем сиденье. Свесившиеся длинные волосы закрывали ему лицо.

Она остановила машину, повернулась назад, осторожно, заботливо, чтоб не разбудить сына, откинула волосы со лба и долго смотрела на его лицо, нежно провела кончиками пальцев по щеке, подбородку…

Они подъехали к дому, оставив машину у подъезда, поднялись в свою квартиру на шестом этаже.

— Чаю, кофе не хочешь? — спросила Татьяна.

— Спать хочу, — буркнул в ответ Виктор и ушел в свою комнату.

Она пошла на кухню, зажгла конфорку на плите, налила воды в чайник, поставила на огонь. Затем насыпала в джезв несколько ложек молотого кофе, сахара. Устало опустилась на стул, подперла кулаком щеку. Взгляд медленно блуждал по кухне, ни на чем не останавливался. У двери, на широкой низкой скамейке, две большие миски, одна с водой, другая с остатками каши и мясного фарша. Взгляд остановился па этих мисках. Она резко встала, выбросила остатки еды в мусорное ведро, тщательно вымыла миски. Потом заварила кофе, налила в чашечку, вновь присела у стола.

Громко стучали ходики. Татьяна прихлебывала кофе. Вдруг резко поднялась и стремительно пошла в комнату, включила свет.

Она выдвигала один за другим ящики большого письменного стола, что-то искала и не могла найти. Выбрасывала на стол и прямо на пол распечатанные старые конверты с письмами, поздравительные открытки, записки с телефонами. Потом она открыла створку настенного книжного шкафа и наконец нашла то, что искала, — большую цветную коробку, полную фотографий.

Она принесла фотографии на кухню, вывалила из коробки на стол, отхлебнула кофе и стала перебирать фотографии, отбрасывая одни и подолгу задерживая взгляд на других.

Вот она еще маленькая девочка в коротком школьном платье, с двумя огромными белыми бантами на голове. Как тут она похожа на Виктора! Вот они с мамой сидят на скамеечке перед большим деревянным домом. В наличниках вырезаны голуби и выкрашены в голубой цвет. Таня сидит у матери на коленях, и мать обнимает ее и смеется, глядя в объектив фотоаппарата. И Таня смеется.

И вот она уже взрослая девушка, хотя еще в школьном платье с белым передником. Она десятиклассница, выражение лица исполнено серьезности и достоинства. Внизу надпись печатными буквами: «Наша золотая медалистка Таня Скворцова. Город Елец, средняя школа № 5». Эту фотографию Таня рассматривала особенно долго.