Эдуард Володарский - Негодяй

— А пишет, как Лева, — с готовностью подхватил Генка.

— А Лева пишет очень хреново, — закончил каламбур Виктор.

— Вы, серость рязанская, — обиделся Венька, — лучше возьмите и почитайте.

— Попугай, — сказал Генка, — прочитает и повторяет слово в слово.

Шла большая перемена, и в классе, кроме них, никого не было.

— Я хоть читаю, — продолжал обижаться Венька, — а вы вообще враги печатного слова.

— Смотришь в книгу и видишь фигу, — усмехнулся Виктор. — Сострадание, честность, доброта… Да твой Толстой до сорока лет, знаешь, как куролесил? Бабник был — второго не сыскать! Потом в святые записался. Сено стал кушать и к праведной жизни призывать! Ханжа! Все такие! Наворочают дел, а потом каются! — И вдруг Виктор схватил с доски мокрую тряпку и с силой запустил в портрет Толстого, висевший на стене над доской.

— Витька, ты с «ума сошел! — крикнула Лена.

С хрустом лопнуло стекло, часть осколков со звоном посыпалась на пол, другие впились, порвали бумажный портрет человека с седой бородой, с пронизывающим взглядом из-под лохматых насупленных бровей.

— Ты… ты, знаешь, кто? — тихо, но отчетливо проговорил Венька. — Фашист… скотина.

Виктор медленно подошел к нему, схватил за отвороты куртки, с силой тряхнул:

— Что ты сказал?

— Пусти… — Венька пытался вырваться.

— Витька, только попробуй, только посмей… — Лена толкала Виктора обеими руками. — Прекрати немедленно или я не знаю, что сейчас сделаю!

— Ладно, — процедил Виктор, — после сочтемся. — И он резко оттолкнул от себя Веньку. Тот зацепился ногой за парту, упал с грохотом. Вскрикнула Лена. И в это время до противности громко затрещал звонок, возвещавший о том, что перемена кончилась.

…— Кто же это сделал, а? — в который раз спрашивал историк Сергей Владимирович. — Ведь это же… Толстой. Как только рука поднялась?

Класс молчал.

— Признаваться стыдно? Как же так, братцы? Учишь вас, учишь, говоришь, говоришь и, выходит, все без толку? Память об этом человеке чтут миллионы людей, книги его читают и перечитывают, а вот нашелся один, который… э-э, да что там говорить! — И Сергей Владимирович безнадежно махнул рукой.

Резко скрежетнул стул, и встала Лена Минаева:

— Это Виктор Суханов сделал.

Словно ветерок пробежал по классу, и снова — тишина, напряженная, заряженная электричеством. Виктор не шевельнулся, так и продолжал сидеть, вытянув ноги в полинявших джинсах.

— Суханов, выйди, пожалуйста, — негромко попросил Сергей Владимирович. — Я не смогу вести урок, если ты будешь в классе.

Виктор встал, не спеша двинулся из класса, шаркая подошвами ботинок, держа в руке кейс с никелированными наборными замками.

А вечером, когда Венька Панов провожал Лену домой, Виктор поджидал их, привалившись спиной к чугунной решетке зоопарка. В красноватых лучах заходящего солнца было видно пруд, деревянную будку на плоту и лебедей, застывших на стеклянной глади пруда.

— Он же шмотками заграничными фарцует, Лена! — услышал Виктор голос Веньки Панова. — Со всякой шпаной якшается… портвейн жрет, как алкаш какой-нибудь. Да черт с ним, не это главное! Он же слушать никого не хочет, всегда себя первым считает. А если не по нему, сразу в драку лезет.

Из полумрака к Виктору вышли двое парней, длинноволосых, в коротеньких кожаных куртках. Один дымил сигаретой, не вынимая ее изо рта. Воротники курток подняты — ни дать ни взять, американские хиппи с журнальной картинки.

— Эти? — спросил один.

— Кента на себя возьмете, — негромко приказал Виктор. — А с герлой я сам поспикаю. Сначала я.

— О’кей, — сказал второй, и они вновь растворились в зыбком полумраке.

Проскакали редкие машины. Через улицу, напротив зоопарка, светились огнями высокие кирпичные дома.

— Ничего не понимаю, — вновь, уже близко, раздался голос Веньки. — Ты всегда идеализируешь.

— Ты много чего не понимаешь, Веня… хоть и много книжек прочел, — задумчиво ответила Лена.

— Ну, не знаю, не знаю… Я же не говорю, что он подонок.

— Жалко мне его, честное слово…

Перед ними неожиданно возник Виктор:

— Тебя… на минуту, — он пальцем указал на Лену.

Она молча направилась к Виктору. Отошла шагов на десять, но Виктор не останавливался. Еще шагов на пять… Он неожиданно повернулся, и Лена едва не наткнулась на него.

— Ну что, стукачка? — хрипло спросил он и наотмашь, сильно ударил ее по щеке.

Девушка пошатнулась, закрыла лицо руками.

А в это время позади них послышалась возня, шарканье по асфальту, глухие удары, ругань.

— Стерва, — сплюнул Виктор. — И я еще тебя за человека считал! — И он зашагал в темноту.

— Зачем тебе деньги?

— Нужно.

— Зачем? — настаивала Татьяна.

— Нужно, — повторял Виктор,

— И сколько же тебе нужно?

— Пятьдесят рублей.

— Зачем?

— Нужно. Я тебе отдам, успокойся.

— Каким образом?

— Неважно. Отдам.

— Нет, это очень важно. Ты не работаешь, где же ты достаешь деньги, хотела бы я знать.

— Я у тебя не прошу твоих денег. Павел Евгеньевич оставил на книжке деньги. Там есть и моя доля.

— Какая твоя доля? — глаза Татьяны расширились, она с удивлением и страхом смотрела на сына, такого чужого и непонятного.

— Ведь он усыновил меня, не так ли? — с угрожающей уверенностью говорил Виктор. — Значит, я имею право на свою долю в наследстве.

— Боже мой… — прошептала Татьяна. — Это какой-то страшный сон…

— Ну-у ладно! — Сжав кулаки, Виктор шагнул к ней, и мать в страхе попятилась. — Подавись ты этими деньгами! Думаешь, без тебя не обойдусь? Посмотрим! — Он вышел из комнаты, а потом из квартиры, с грохотом захлопнув дверь.

Татьяна обессиленно опустилась в кресло, тупым взглядом уставилась в пространство. Зазвонил телефон. Только третий звонок вывел ее из состояния оцепенения. Она подняла трубку:

— Слушаю.

— Здравствуйте. Это говорит Сергей Владимирович Кольцов, классный руководитель Виктора. Мне бы хотелось поговорить с его матерью.

— Я вас слушаю.

— Я хотел бы увидеться с вами, по возможности, не откладывая в долгий ящик. Когда вы сможете прийти в школу?

— Сейчас приду. — Она положила трубку, еще долго сидела неподвижно, и на лице застыла бесконечная усталость.

— Я понимаю, много непослушных, неуправляемых, трудных подростков, но откуда эта жестокость? Откуда это неверие ни во что? — говорил Сергей Владимирович, расхаживая у доски, над которой висел разбитый портрет Толстого. В классе были только он и Татьяна.

— Простите, здесь можно курить? — перебила учителя Татьяна.

— Что? Ах, курить? Да, да, пожалуйста. — Сергей Владимирович некоторое время молча наблюдал, как она доставала из пачки сигарету, несколько раз щелкнула зажигалкой. — Извините, Татьяна Ивановна, где вы работаете?