Эдуард Володарский - Негодяй

Они ехали на картошку. Когда сдали вступительные экзамены и превратились из абитуриентов в студентов. Ехали в открытых грузовиках, хохотали и распевали песни. Туман по краям дороги, из тумана выныривали темные от дождя подмосковные деревни, прудки и речушки с поникшими ракитами и пропадали снова. Запах дороги будоражил всех. И они пели одну песню за другой.

И еще:

Я не знаю, где встретиться

Вместе со всеми пела и Таня, смеялась, и глаза были полны вдохновения. И почти все парни невольно обращали на нее внимание.

— Классный кадр… — даже с некоторым сожалением протянул худенький белобрысый паренек в вельветовой курточке. — И глаза… и все остальное.

— Откуда? Кто знает? — спросил атлетического сложения парень в сером свитере и штормовке.

— Таней зовут… Из Ельца, кажется, — ответил белобрысый. — А где Елец, кто знает?

— В России, — усмехнулся атлет в штормовке. — Моя будет…

Под носом у атлета тут же возникли не два, а четыре кукиша. Он спокойно посмотрел на кукиши, отодвинул их сильной, большой рукой, усмехнулся.

— Без фамильярностей, пожалуйста. В таких делах Роберт Сидякин слов на ветер не бросает. — С этими словами Роберт Сидякин поднялся и, пробравшись между деревянными лавками, тронул за плечо сидевшую рядом с Таней девушку: — Подвиньтесь, пожалуйста, леди.

Та удивленно взглянула на него, потом на Таню, презрительно фыркнула и чуть подвинулась. Роберт втиснулся между ними и уверенно положил Тане руку на плечо. С половины куплета подхватил песню. Таня посмотрела на Сидякина, перестала петь — во взгляде испуг и ожидание. Роберт подмигнул ей:

И Таня тоже запела, и руки Роберта убирать с плеча не стала. Тогда к ней с другой стороны подобрался белобрысый очкарик, оттиснул другую девушку и тоже положил руку на Танино плечо. Таня делала вид, что не замечает. А другие девушки метали в нее уничтожающие взгляды, и одна шепнула другой:

— Прямо с ума посходили! Подумаешь. Нефертити нашли!..

…А потом, когда палаточный городок спал, она обнималась и целовалась с Робертом Сидякиным, и он бормотал ей на ухо:

— Ты самая, самая… Самая красивая, умная, добрая…

— И ты, — счастливо улыбалась она. — Самый сильный, самый храбрый, самый, самый…

Татьяна очнулась от воспоминаний. Чашка из-под кофе была пуста. Она налила из остывшего джезва новую порцию, отпила два глотка. Глаза ее блестели, и она смотрела, смотрела фотографии, жадно, не отрываясь. И опять вспомнилось…

Она стояла на лестничной площадке, такой большой, что в волейбол играть можно. С мокрого пальто на чистый кафельный пол капала вода, и беретка с белым пушистым помпоном съежилась от дождя. А перед ней переминался в тапочках на босу ногу, в джинсах и расстегнутой рубахе Роберт Си-дякин. Пряча глаза, он говорил хмуро:

— Ну, чего ты пришла? Я тебя звал, что ли? — Несмотря на свое атлетическое сложение, он выглядел сейчас жалким и перепуганным.

— Я без приглашения… сама… — виновато отвечала Таня. — Что мне делать-то, Роберт? Ведь я же…

— Ну, кончилось все, понимаешь? — раздраженно перебил он ее. — Кончилось, понимаешь? Было и прошло. Что ты предлагаешь? И себя, и тебя обманывать?

— Нет, обманывать не надо, — замотала она головой.

— А чего ты тогда хочешь? Сама же говорила, чтоб все по-честному было. Говорила?

— Говорила…

— Ты ведь и аборт специально не стала делать, скажешь, не так?

— Не так, Роберт, не так…

— Рассказывай! Ну, поженимся мы, что это за жизнь будет? В подвале угол снимать? А еще университет кончать надо. Мы же через полгода так друг друга возненавидим, что… — Он не договорил, махнул рукой. — Ты этого хочешь?

— Трудно, Роберт, так трудно, ты не представляешь… — Таня кусала губы, головы не поднимала. — Я так верила тебе… так тебя любила…

— О-ох, это все прошлый век, старуха, — поморщился Роберт. — Еще столько разных красивых слов наслушаешься — уши завянут.

— Нет, — она решительно взглянула на него. — Ты со мной поступаешь подло.

— Опять двадцать пять, — развел руками Роберт. — Я тебе добра хочу. Только и всего. Честно говорю.

Таня секунду постояла, потом медленно пошла вниз.

— Подожди, я телефон врача принесу, — сказал Роберт. — Он все бесплатно сделает, я договорился…

Она не остановилась.

Татьяна отложила фотографию и поднялась. У нее разболелась голова. Она потерла виски, огляделась вокруг и побрела в комнату.

Над диваном, в простенке между окон, висел большой портрет мужа Татьяны. Крупное сильное лицо пожилого человека, грива седых волос, на плечи наброшена геологическая штормовка. Под портретом, на маленьких бронзовых крючьях, — крест-накрест охотничье ружье и геологический молоток. На другой стене, над маленьким письменным столом, множество небольших фотографий. Если приглядеться, на всех запечатлены два человека: Татьяна и ее муж Павел Суханов. Вот они на палубе теплохода, стоят, обнявшись у борта, счастливо смеются. Вот они на морском пляже. Вот с ракетками на теннисном корте. Вот Таня несется на водных лыжах. Вот Таня в окружении большой праздничной компании играет на гитаре и поет…

Таня медленным взглядом обвела комнату, вздохнула и повернула выключатель.

Все началось с ничем не грозящего разговора про Льва Толстого. Венька Панов, этот грамотей в очках, говорил на перемене:

— Суть каратаевщины, если отбросить всякие мелочи, — это всепрощение. Это понимание человека. Призыв к справедливости, состраданию. Призыв ко всем людям быть добрыми и честными, ибо в этих двух понятиях, по мнению Толстого, заключены главные достоинства человека. Поэтому Каратаев — один из самых любимых Толстым героев.

Говорил это Венька в основном для Лемы Минаевой — первой красавицы в классе. Она слушала Веньку, снисходительно улыбаясь, хотя трудно было предположить, что она что-нибудь понимает.

— Разве Наташу Ростову он любил меньше? — кокетливо спросила она и вздрогнула, потому что в класс вошел Виктор.

— Наташа Ростова — это любовь к прекрасному началу жизни! К русским женщинам, к умирающему дворянству! Я сейчас о других вещах говорю, неужели непонятно? — в голосе Веньки звучал тон превосходства.

— Говорит, как пишет, — сказал Виктор и подмигнул Генке Сабееву, который тоже слушал разглагольствования Веньки.