Юрий Нагибин - Александр Благословенный

— Вам надо на теплое солнышко.

— Нам обоим это надо. Дорогая, вам кажется, что я сплю, а я лежу с закрытыми глазами и слушаю ваше затрудненное дыхание, какой-то тихий стон в вашей нежной груди. — Голос его пресекся, он взял ее руку и стал целовать. — Любимая, я так боюсь за вас.

— Я согласна умереть, чтоб только услышать такие слова, — с невыразимой нежностью сказала Елизавета.

— Надо было все потерять, чтобы вернуть вас. Я лишился всех и вся: друзей, доверия армии и дворянства, любви матери, поклонения братьев, даже уважения врагов. У меня остался один Аракчеев, этот монстр…

— И старая больная женщина.

— И лучшая из женщин. Я опять богат. Богаче всех на свете. Я не хочу возвращать отвернувшихся, не хочу карать изменивших. Я хочу лишь одного: быть с вами. Уехать из этого проклятого города. Туда, где тихо, пустынно и тепло. Чтоб были только мы, солнце и море.

— Вы всегда любили Крым.

— Крым — это наместник Воронцов, его дворец, куча прихлебателей, приемы, балы, бесконечные парады и смотры, тот же Петербург, только провинциальный и потный. Вы знаете такой город Таганрог?

— Нет, где это?

— На Азовском море. Даже не город — селение. Мы будем совсем одни. Возьмем только верного Волконского, лейб-медика Вилие, двух-трех лакеев и вашу горничную.

— Вы все продумали?

— Намечтал. Чтобы всерьез продумать, нужно ваше согласие.

— Неужели вы в нем сомневались?..

…Покои вдовствующей императрицы. Мария Федоровна, Александр и Николай за чайным столиком.

— Как я буду радоваться, — с доброй улыбкой обращается Александр к Николаю, — когда увижу тебя с женой, проезжающими мимо меня, и я, затерянный в толпе, буду кричать вам.

Раздувшийся от гордости Николай тщетно делает вид, что его ничуть не привлекает, даже отвращает подобная перспектива.

Императрица Мария Федоровна куда трезвее относится к происходящему.

— Отречение чревато немалыми опасностями. Тем более двойное отречение: сперва ты, потом Константин. А ты уверен в Константине?

— Он дал мне слово.

— Письменное свидетельство надежнее.

— Есть и письмо, — улыбнулся Александр материнской предусмотрительности.

— И все-таки ты не Диоклетиан и не Карл V, а Россия не Древний Рим и не Испания XVI века. Наш народ непредсказуем.

— Вы хотите сказать, маман, что моя смерть была бы предпочтительнее? — наилюбезнейше спросил Александр.

Николай вздрогнул, с ужасом переводя взгляд с брата на мать.

— Я хочу сказать, — ледяным голосом отозвалась императрица, — что момент отречения должен быть выбран умно и точно. Я бы не спешила с этим. Мне не нравятся умонастроения офицерства.

— Что-о? — вытаращил и без того выпуклые глаза Николай. — Да я их в бараний рог согну.

— Вы молоды и горячи, Николя, — мягко пожурила сына Мария Федоровна. — Никогда не рубите сплеча. Учитесь выдержке у вашего брата.

— Это семейный заговор, — сказал Александр. — Для всех мы едем на курорт. Сперва я, чтобы все подготовить, следом моя жена. Ее здоровье внушает серьезные опасения.

— Таганрог — не лучшее место для отдыха, — заметил Николай. — Начнутся пересуды.

— Вот ты их и прекратишь. Настолько тебя хватит?

— Можете не сомневаться, — каким-то новым голосом ответил Николай…

…Александро-Невская лавра. Лаврские ворота. Золото одежд митрополита, архимандритов. Здесь же монахи и прочая церковная братия. Все собрались для встречи государя.

— Одного ладана вчера ведро принесли, — шепчет юный монашек своему пожилому собрату. — А свечей!..

— Восковых, — уточняет второй. — Бо-о-лыная служба…

— Государь хочет обычное молебствие… как чин для благословения в путешествие… А где он — Таганрог?

Вопрос остался без ответа, потому что к воротам подкатила легкая, запряженная тройкой коляска. Из нее вышел Александр — в сером плаще, в фуражке, без шпаги и без всякого сопровождения.

Александр быстро подошел к митрополиту, поцеловал ему руку.

— Я несколько опоздал приездом, владыко…

…Служба в соборе. Александр преклонил колено, его окропили святой водой. Митрополит благословил царя иконой Спасителя. Александр приложился к иконе, потом оглянулся на перводиакона:

— Доставьте эту икону ко мне в коляску.

Протоиерей взял икону и пошел вперед, икона старинная, много золота, лик Спасителя прекрасен.

В толпе монахов старец-схимник. Александр вдруг встретился с ним взглядом. Схимник поднял иссушенную руку, словно благословил государя.

— Могу я заглянуть в келью к этому старцу? — спросил Александр митрополита…

…Келья схимника поражает мрачностью, пол и стены обиты черным сукном до половины стены, большое распятие с предстоящей Богоматерью и евангелистом Иоанном. Длинная узкая скамейка, лампада светит тускло.

Схимник упал на колени, шепча молитву.

— Где же ты спишь? — спросил пораженный Александр.

— Здесь же и спит, где молится, — негромко сказал митрополит, — указывая на пол.

Схимник встал с колен и поманил пальцем Александра, приглашая пройти за перегородку. Государь последовал приглашению.

— Вот моя постель, — указал схимник на открытый гроб. — Все здесь будем, и надо помнить об этом. — Голос его обрел какие-то особенно глубокие, проникновенные ноты. — Государь, ты покинул дворец и отправился в глубь России. Не смею заглядывать в будущее, в твои намерения, не знаю, куда приведет тебя путь. Хочу лишь одно заложить в твою память. В Саровской пустыни обитает смиренный инок Серафим. Он не спит в гробу, не иссушает плоть. Он спит на сухих душистых травах, пьет молочко, ест медок и рыбку, но праведнее его и глубже вещей душой нет никого в православии. Осмеливаюсь говорить такое при самом владыке, не опасаясь его укоризны. Вспомни о Серафиме Саровском, государь, если не сможешь сам нести свою ношу.

— Благословите меня, святой отче… — склонился перед схимником Александр…

…Катится, покачиваясь, карета сквозь чухонскую ночь.

В какое-то мгновение Александр почувствовал, что он не один. И похоже, не слишком удивился, когда услышал знакомый сиплый голос.

— Я решил попрощаться с тобой, мой мальчик.

— Ваш дух так и не успокоился, отец?

Теперь ныряющая в облаках луна позволяет видеть новоявленного седока. Павел сильно изменился с последней встречи: это скелет в истлевшей одежде, а под низко надвинутой треуголкой скалится череп.

— Сам виноват. Зачем вызываешь меня? Да еще так внезапно. Я даже не успел подготовиться. Явился во всем могильном неглиже.

— Наверное, я тоже хотел попрощаться с вами, отец. Ведь я не вернусь в Петербург и не приду больше к вашему гробу.

— Это может стать прощанием навсегда, — грустно сказал Павел. — Если ты выдержишь искус.

— Что это значит, отец?