Вадим Калашов - Чума теней

Воин вложил меч в ножны и быстро посчитал зарубки.

– Ого, а вовремя я тебя остановил. Ещё две зарубки, и тебе бы, если легенды об охотниках не врут, открылось…

Воин не закончил фразы, и для тех, кто не слышал этой легенды, осталось загадкой, что же открывается таким, как Олэ, после пятидесяти убитых из народа Теней.

Руки воина затряслись. Словно каждая зарубка обернулась одним из покойных знакомых.

– Покойся с миром, благородный клинок – нет храма, где с тебя смоют такие страшные грехи! Пропадите навеки, проклятые ножны, счетовод преступлений этого чудовища!

Олэ застонал, как отец, на глазах которого убивают любимое дитя, когда его клинок полетел в озеро.

А затем Воин Чести повернулся к детям и снял шлем.

Блич и Фейли уже узнали его голос, но всё равно не осмеливались верить, что это именно тот, о ком они подумали. Дети очень боялись ошибиться. Но теперь сомнений быть не могло.

– Дядя Гулле!!! – хором то ли прокричали, то ли всхлипнули Блич и Фейли.

– А то кто ж! – добродушно засмеялся победитель Олэ Меченосца. – Разве есть ещё один Воин Чести на белом свете?

Казалось немыслимым, что этот светловолосый мужчина с доброй улыбкой только что убил столько людей. Но это было так. Народ Теней не умеет по-настоящему ненавидеть. Ответить ненавистью на ненависть в пылу боя, конфликта – да. Хранить злость, когда всё закончено, беречь и лелеять – нет, это не по их части.

Мужчине, видимо, было немногим меньше сорока лет, но взгляд больших и честных голубых глаз искрился молодостью, если не сказать юностью. Когда мальчик-тень и девочка-тень бросились своему спасителю на шею, его щёки и лоб вспыхнули, и стали видны два шрама, до того незаметные.

– Я же весь в крови. Дайте снять латы, племяшки… ну, ну, что с вами делать, племяшки!

Обнимать. Что же ещё делать, кроме как обнимать и обнимать любимых и единственных племянников? Сколько объятий ты им недодал за время разлуки? Вот и отдай все подряд, со всеми штрафами и пени!

Нет в мире сильнее бури чувств, чем когда нашлись родные. Вихрь эмоций душил детям горло и мешал нормально говорить.

А говорить хотелось. Говорить много и без остановок. Перескакивая с мысли на мысль, перебивая друг друга, Блич и Фейли пытались вместить в пять минут всё, что произошло за пять лет. Рассказать обо всех кошмарах, которые пережили, обо всей боли, которую испытали, обо всех ужасах вечных беглецов и постоянных изгоев, но получались большей частью одни междометья и всхлипы.

Но дядя Гулле понимал всё, что они хотели сказать, и даже то, о чём забыли. И на всё у него был один ответ. Объятия, слёзы и сказанное с чувством:

– Никогда и никому! Больше никогда и никому! Не позволю! Всё позади, малыши! Всё позади!

Да, воин не стеснялся слёз и не стеснялся утирать слёзы детям. А они плакали и плакали, выплёскивая всё, что долго копилось. Тискали его и щипали себя, чтобы понять, что это точно не сон.

Слёзы. Святые слёзы. Есть ситуации, где не заплакать – значит не проявить мужество, а показать бесчеловечность.

Смахивали что-то с глаз, наблюдая трогательную сцену, и стражники, и арбалетчики. Совсем по-детски плакал, улыбаясь, Герт, и совсем по-взрослому и с той горькой завистью, которую знает лишь бессемейный по отношению к семейным, рыдала Эрет. И даже у пленных бандитов что-то щемило в сердце.

– Силы Света… О, моя голова… что случилось? Аркабейрам Гуллейн? Значит, моё послание всё-таки дошло!

– Какой я тебе Аркабейрам, старый ты пройдоха! Я дядя Гулле, и всё тут.

– Корректней, как я всегда говорил, было бы дядя Арк.

– Дети, до чего вы довели старину Найруса! Пройдоха стал ещё зануднее!

Оторвавшись от уже переставших плакать, счастливых, раскрасневшихся племяшей, Воин Чести помог подняться пришедшему в себя Найрусу.

– Хватит сил обнять друга, а, старый ты пройдоха?

– Хватит сил раздавить тебя в объятиях, глупый ты воин.

Найрус и дядя Гулле расхохотались и обнялись. После чего настал черёд по второму кругу обнимать подростков, и снова невозможно было удержаться от слёз, наблюдая эту сцену.

Но был один, который удержался. Его глаза были суше песков раскалённых пустынь и горели ненавистью.

– Ты выиграл только благодаря доспехам! Дай и мне доспехи! Я умею биться в латах, и увидишь, кому больше повезёт!

– Что ты несёшь, чудовище? Ты ни разу по мне вообще не попало – какая разница, были на мне латы или нет?

– А ты проверь!

Воин Чести нахмурился и шагнул к Олэ. Найрус, не видевший первого боя, попытался его вернуть.

– Он просто демон в рубке и камехте, Гулле. Не надо!

– Ну, в таком случае, я заклинатель демонов. Снимите кандалы с чудовища.

Искать доспехи, подходящие Олэ, Гулле не стал. А предложил вместо этого сойтись без брони обоим. Олэ потребовал извлечь со дна озера свой меч. Гулле сказал, что нет времени. Тогда Олэ выявил желание побиться голыми руками.

Всё кончилось в несколько мгновений. Олэ знал этот приём и знал защиту от него, но он не был готов к такой скорости исполнения. Напрасно охотник пытался вырваться из болевого захвата пусть даже ценой травмы – хватка у Воина Чести была железная.

Плечо выло от боли, нос и рот забились землёй, и всё равно Олэ не оставлял попыток.

Пробуй. Ещё пробуй. Какая боль!.. К Тьме боль! Он не проигрывает один на один. Он никогда не проигрывал один на один!

– Нет, чудовище, бесполезно. Всё. Ты проиграло. В честной схватке. Один на один. Я быстрее, я сильнее тебя. Смирись.

И тогда Воину Чести на секунду почудилось, что его противник всхлипнул.

Неужели когда-то у них был дом? Настоящий дом, а не бесконечные съёмные комнаты и номера в гостиницах.

Да, был. Почему был? Есть. Когда спишь, старайся не думать, что это сон.

Трещит камин, возле которого дядя Гулле с аппетитом поедает мамино печенье, пьёт глинтвейн, сваренный тётей Инге, и совершенно невозможно признать в этом домашнем мужчине грозного, но справедливого Воина Чести. На стенах – твои с Фейли и кузеном Ти детские рисунки. Вперемешку с картинами знаменитых художников – хозяева этого дома, дедушка и бабушка, ценят хорошую живопись.

Старики уже спят, мама с папой в гостях, тётя Инге колдует что-то на кухне.

Тебе пятнадцать? Нет, что ты! Тебе ещё только девять. Фейли, соответственно, восемь – совсем недавно обрела контроль над собственной тенью. И кузен Ти кажется в свои двенадцать совсем взрослым. Он немного чужим стал, как шагнул в подростковость, такой обожаемый двоюродный брат. Был главный затейник в любой игре, а теперь вот больше с книгами сидит, размышляет, зачем-то под окнами одной напыщенной дуры гулял.

Ну, вот опять с книгой. И ладно бы нормальной! – Блич и сам любит читать, особенно по ночам, но увлекательные сказки и красивые стихи, а не всякую скукотень наподобие энциклопедии. Да что тебя, профессор Найрус в шею, что ли, укусил? – в сухаря превращаешься! Ну, нет, надо спасать братика из плена зауми.