Дмитрий Всатен - Книга 1. Людомар из Чернолесья

– Неплохо размазано, – говорил он булыге, под которой затухала жизнь раздавленного пасмаса или холкуна. На лице его появлялась та разновидность улыбки, которую Кин наблюдал лишь у помешанных.

Неужто Бодрагбар сходил с ума? Нет, такой мысли нельзя допускать к себе, ибо когда она укоренится в его сознании, то он может испугаться Бода, а это ни к чему хорошему не приведет.

Тем временем огненная волна, состоявшая из пятидесяти булыг обернутых в просмоленный холст, достигла Гун-утора и расцветила его яркими вспышками разрывов. Немногие снаряды долетели до стен, и лишь один перелетел за стену крепости.

Кин отложил лиамигу и со вздохом посмотрел вбок. Там прямо на земле возвышалась точная копия Гун-утора. Как и оригинал, слепок замка из глины возвышался на крутобоком холме с трех сторон окруженном широкими рукавами Зубастой реки. Между ними был прорыт ров в сто шагов шириной и длиной не менее пяти полетов оридонской стрелы. Он отделил огромный кусок земли, на котором располагался сам замок и несколько деревушек, жители которых обеспечивали воинов едой и питьем. Вдоль всего полуторакилометрового рва шел навал из земли, на котором возвышались жиденьки частокол и аккуратные пузатые каменные башенки, в которых засели лучники красноземцев.

Попытки Суррагбар-дига взять ров и вал с наскока увенчались тяжелейшими потерями, которые понес и без того небольшой отряд. Из семи тысяч человек более пятисот были убиты, а еще около двух тысяч переранены и умирали в мучениях, ибо тучи мошкары, а также болезни нападали на ослабленные организмы и пожирали их живьем.

Едва приключилось такое несчастье, Сур пришел в неописуемое бешенство. Во главе небольшого отряда оридонской конницы, он выехал вперед, чтобы вести переговоры с комендантом крепости о сдаче укрепления, но попал под обстрел лучников.

Никто из оридонцев не заметил ту особую стрелу, которая полетела не со стороны врага, а сбоку. Она проткнула бок Сура и если бы не его телохранители, рагбар-диг был бы раздавлен ногами своего же кеорха.

– Ты не утерял искусства, – похвалил Кин Нусаса, предводителя отряда лучников.

Дремс ухмыльнулся и тронул тетиву. Она гулко запела.

Тогда Кин ощутил, как все внутри него, сжатое до этого в маленькую твердокаменную точку, вдруг ослабло и обмякло. Холодный пот выступил на шее и щеках. Уже давно он потел после того, как удавалось свершить задуманное.

«Слава тебе, Дагт!» – подумал он. – «Свершилось злодеяние, которое принесет пользу».

В который раз он подумал, что это не предательство. В который раз ему вспомнился день много лет назад. День, ставший началом большой трагедии, когда почти весь его ронг погиб, а он, молодой и глупый, каким-то чудом выжил. На всю жизнь он запомнил этот урок. До конца жизни больше всего на свете он будет бояться только одного – оказаться под предводительством дурака.

Да, Кин ненавидел Цура, но не желал ему смерти, ибо Цуррагбар был умен. Со временем его хватка ослабла, а мысль перестала быть острой, точной и цепкой как раньше, но то была старость. Ее Хмурый мог вытерпеть. Но он никогда не потерпит больше, чтобы дураки играли его жизнью. Кин уже давно не был воином. Время сделало его мудрецом, спешившим к победам не через кровь, а через хитрость.

Когда у Сура впервые не получилось взять ров и вал; когда пять сотен тел его солдат усеяли поле перед рвом и утопли в его зеленых водах, Суррагбар-диг не нашел ничего лучше, как обстрелять башни на рву из метательных машин и снова броситься на штурм.

– Он, что же, хочет погрести ров под камнями? – усмехнулся Эк.

Старый брезд, его верный товарищ, даже он понимал, какая глупость овладела Суром. Тогда и обратился Кин к Нусасу, а тот выполнил его приказ.

Тело Сура, хотя и молодое, тяжело справлялось с раной. Сказывалась жизнь в городе. Сказывалась мягкотелость, которой города награждают мужей. Несколько раз Кин заговаривал с чашником императора об отъезде в Оридан или хотя бы Брурторм на Длинном Столпе, – все было напрасно. Молодость упиралась при виде непреодолимой преграды.

– И они нами правят! – сокрушался себе под нос Хмурый и надолго закрывал глаза.

– Загорелось! – вывел его из раздумий голос Бода. – Рагбар-ронг, смотри, крепость загорелась!

Кин поднял глаза и различил дым, который валил из-за крепостных стен Гун-утора.

– Она горела уже много раз. Даже и за сегодня третий, – проговорил Эк, устало усаживаясь за спиной Кина. – Дурные вести, ронг, – обратился он к Кину шепотом, – мне донесли о гуркене. Он пришел поутру, и с него съехала черная телега о шести колесах.

Кин сжал зубы. Нсант. Ничто другое не могло быть телегой о шести колесах.

– Видел ли, кто в ней?

– Нет. Скрываются внутри. Носа не кажут.

Кин поднялся и медленно прошелся у дверей палатки. Нсант мог привезти лишь два типа оридонцев: лекарей для Сура, либо андинов – магов Конклава. Хмурый размышлял: «Но зачем им быть здесь? Гун-утор будет взят. Должно пройти лишь время. Для магов здесь нет дела». Втайне он надеялся на то, что прибыли лекари. Маги-лекари были наиболее подходящим прибытком сейчас.

– Чего мне укажешь? – подошел к нему Эк.

– Пока ничего. Иди. Я призову тебя, когда решу.

– Чтоб их всех пожрал Дагт в угоду победному пиру! – Бод нервно ходил недалеко от палатки. По его виду можно было сразу догадаться, что красноземцы в очередной раз потушили пожар.

Снова натужно закрипели жилы метательных машин. С гудящим звуком взмыли вверх снаряды. Одна из бровей Кина дрогнула. С печалью он провожал бесполезно растрачиваемые булыги и понимал, что ожидать осталось совсем не долго. Яд должен был подействовать не сразу. Основное он уже свершил: бесполезные атаки остановлены, а камнеметы – пускай работают, чего с них станется!

***

К вечеру следующего дня Кин знал о двух «неприятных» новостях: первая состояла с том, что в лагерь прибыл андин, и он был лекарь в меньшей степени, чем маг; вторая долетела до него в отзвуках суматохи, которая возникла у палатки Сура.

«Как меняет все война!» – пришло на ум рагбар-ронгу. Сур впал в беспамятство, донесли ему.

Кин подавил ухмылку. Оридан преклонился перед этим мальчишкой. Там он был хитер и силен необычайно. Но здесь! Здесь они поменялись местами. Неуклюжий солдат, не умевший долго говорить, толком врать и изворачиваться как червь в когтях хищника, и скользкий политик, и интриган, порождение императорского двора, умник и жестокий палач, убивавший за слово, ценивший жизнь не более пылинки на своих богатых одеждах. Война и походная жизнь все поменяли. Они оказались просты для солдафона, но непостижимы для умника-интригана. Небось, еще тогда, на гуркене он просчитывал, как ронги его победным маршем пройдут сквозь ряды войск на правом фланге красноземцев; небось, он-то считал себя тем, кто без труда с ними расправится – не чета тупым солдафонам, на коих чашник насмотрелся при дворе: и двух слов связать не могут, куда уж им до кампаний и великих побед! Ан нет! Все по-другому стало здесь! Враг оказался не глупее и не робче. Противник бил, не стесняясь, не скрываясь и не падая ниц. Он не боялся крови и смертей.