Дмитрий Всатен - Книга 1. Людомар из Чернолесья

Что пробуждалось в нем, часто думалось ему, что заставляло опускаться перед глазами кроваво-грязную пелену, словно дешевую, замызганную донельзя занавесь площадного театра, дававшего представление по праздникам у выгребной ямы? Обида? Сожаление? Злость? Он и сам не ведал.

В этот раз все было по-другому. В этот раз все должно быть по-другому потому, что, сам не зная, он оказался втянут в такую интригу, о какой и подумать не мог до самого последнего момента. Только сейчас, стоя здесь, посреди пустынной улицы и смотря в глаза своей смерти, Дигальт до конца осознал, что боги – вот уж весельчаки! – вознесли его на давно желаемую вершину, чтобы показать, как долго и больно с нее падать.

– Чего мы ждем-то? – обратился к нему Аэрн.

– Я думаю, – ответил ему Дигальт и сплюнул, – не мешай. – Но мысли шли все не те, которым следовало приходить в такие минуты.

Аэрн, хотя и был саараром, но служил в пехоте. Причиной такого унижения были не его несносный нрав – хотя он был именно таким, и не его огрехи в службе – их, как раз, и не было, – причина мыканья Аэрна в среде пехоты была банальна и проста: он был настолько огромен, что мог соперничать в росте с брездами, а потому ни одна лошадь просто не могла долго его носить.

Подобная прихоть богов сделала любого другого олюдя или реотва счастливцем, но только не саарара. Быть всадником, считалось у них, – быть мужчиной. Ноги считались женской частью тела, а потому чем неразвитее они были, тем лучше. Многие саарары с завистью смотрели на оридонцев и их короткие ножки. Оридонцами восхищались. Им поклонялись.

У Аэрна был дурной характер, но главное, что нравилось в нем Дигальту – саарар-гигант не врал (не умел, даже когда и хотел), был справедлив и исполнителен.

Ветер усилился.

– Нельзя нам здесь начинать, – проговорил Лугт – брезд, умудренный годами службы. Он стал воином тогда, когда Дигальта и Аэрна еще не оторвали от материнских грудей, и воевал во всех кампаниях, которые проходили во Владии и на островах. За живучесть и воинскую хитрость его и сослали в Эсдоларг.

Удивительным образом сложил рок судьбы этих существ. Они, неожиданно для всех, соединили свои усилия и теперь стояли здесь – на грязной улице призамкового городка.

– Ветер крепчает. В глаза нам бить будет. Обойти их надо. Встать к ветру спиной. Хорошо и то, что подумают, будто боимся их, – шепнул на ухо Дигальту Лугт.

– Эй, Аэрн Ходуля, – закричали с другой стороны улицы, которую перекрывала сплошная стена всадников-саараров, – ты предал нас не только ногами, но и мыслями! – Послышался смех.

– Кто это там визжит? – взревел Аэрн. – Ты ли, Унго?

– Я, Аэрн, – насмешливо отвечали ему.

– Слушай меня, Унго. Когда мы встретимся сегодня, а мы встретимся, то держи руки пониже, я помогу тебе собрать в них твои потроха.

Со стороны воинов Дигальта захохотали.

– Я услышал тебя. Теперь и ты слушай: я перерублю твои ноги, чтобы хотя бы конь мог тебя вынести. Давно хотелось укоротить твои ходули. – Теперь уже смех грянул с другой стороны.

– Как бы не так…

– Обойдем по Дровяному переулку, – отвлек Дигальта Лугт, – оттуда выйдем в Тупик Усопших и по Разбойничьей стороне обойдем их и встанем спиной к ветру.

– Но если ударят по нам с дальних постов?

– Не много их, да и не успеют собраться так, чтобы много стало. Ветер крепчает. Быстро надо делать.

– Ходуля, – позвал Дигальт и, когда Аэрн подошел, приказал:

– Шуми сильнее. Бей в щиты. Всем покажи, что готовимся ударить. Пусть сплотятся. Мы уходить будем…

– Не будет сечи?!

– Тихо ты. Будет сеча, за то не стонай. Успеешь сегодня пошуровать в потрохах у Унго. Больше их, а нам победа нужна…

– Победим и…

– Заткнись! Как мы уходить начнем, бей в щиты и ори, что есть сил. Когда скроемся мы в Дровяном переулке, то ты вперед иди, на них, а после развернись и за нами через Дровяной иди.

– Мы встанем у Трапезных ворот. Там и ищи нас, – вмешался Лугт.

– Только в битву не смей ввязываться. Коли ввяжешься, то подыхай здесь. Ко мне не иди, прирежу, обещаю! Понял?

– Понял, – кивнул Аэрн, – но и ты меня послушай. Коли побежишь ты, а меня обманываешь, что не побежишь – будь ты проклят всеми богами! Ежели же не понял я замысла твоего, пусть боги меня простят, и ты прости.

– Уговорились, – хмыкнул Дигальт.

Трапезные врата представляли собой две покосившиеся деревянные створки, отделявшие улицу города от Приполья.

– Хорошо жежь, что вспомнил про них, – умилялся Лугт, – и идти недалеко, и отделят нас от удара в спину.

Несколько брездов прилаживали на воротах массивный засов.

В городе слышались рев труб, жужжание рожков, визг боевых свирелей. Вскоре, все эти звуки стали наполняться глухим топотом множества ног. На улицу выскочили две дюжины брездов во главе с Аэрном.

– Вот он я, – закричал он радостно, – убег. Пешим от конных. Ха-ха-ха!

– Занимай строй, – приказал Дигальт. – Сейчас главное дело будет. Главное и может быть последнее. – Он обернулся по сторонам. Вокруг него стояло около двух сотен брездов и несколько десятков реотвов с их любимыми бердышами. Где-то там, за высокими фигурами брездов стояло и полсотни холкунов и пасмасов. Разноликое воинство, которое глядело на него, как на пророка, ведь ему удалось совершить невозможное.

– Грын-н-н, грын-н, грын-н-н! – загудела дальняя сторона улицы, и на нее вынеслось несколько всадников.

– Встречай их, гроды, – закричал Лугт, и тут же несколько дротиков с ужасающей силой брошенных мощными брездскими руками устремились навстречу и впились в тела коней. Животные словно бы наткнулись на стену, поднялись на дыбы и рухнули, подминая под себя всадников.

Из рядов войска Дигальта тут же выбежали несколько пасмасов, быстро достигли поверженных и перерезали горло лежавшим на дороге конникам.

– Трусы, – заорали с другого конца улицы. Там уже появились идущая шагом конница.

– Дигальт! Дигальт, я зову тебя, – разнесся, отталкиваясь от грязных стен, голос Пероша. – Что дальше? – спросил он. – Дигальт, одумайся! Не будет тебе победы надо мной. Не того ты чина и ума. Так и будешь бегать?

– Отвечай ему зло, – подсказал Лугт, – он думает, что знает тебя. Не разуверяй его, пока.

Дигальт ответил раздраженно и злобно. Он оскорблял саарара, издевался и насмехался над них. Воины гоготали.

– Брур идет. Я слышу его дыхание, – глубоко втянул носом воздух Лугт.

– Шраморукий, чего ты бормочешь? – подошел к нему Аэрн.

– Молюсь, чтобы потроха Унго не сильно испачкали тебя.

– Хе-хе, о таком молись. Не жалко о таком молиться. Порий, – обратился он к Дигальту, – чего ждем мы?

Дигальт не ответил.

Слово, воинский чин, ставший его прозвищем, всякий раз шевелил внутри брезда нечто такое, что болью отзывалось в груди. Сколь много воспоминаний стояло за этим словом! Сколько надежд! Несбывшихся мечтаний юности. Разбитых ожиданий зрелости. Порий!