Варвара Шихарева - Чертополох. Излом

Накинув на плечи тёплую куртку, Остен спустился на кухню в поисках чего-нибудь съестного, но шуровать по котлам, выскребая себе остатки ужина, ему не пришлось. На столе возле очага его уже поджидала большая, накрытая полотенцем миска.

– Антар… – прошептал Олдер, сдёргивая полотенце. Каша с мясом и два толстых ломтя хлеба превратили догадку Остена в уверенность, и он, тихо хмыкнув: «Нянька выискалась», приступил к ужину, в который раз задумавшись о том, как у пожилого эмпата иногда получается предугадывать его желания… Впрочем, мысли о Чующем занимали Олдера совсем недолго – миска ещё не была опустошена даже наполовину, а Остен уже перебирал в уме подробности своего видения.

Полное тревоги и крови, оно тем не менее обнадёживало – его расчёт оказался верен, и Ставгар уже едет в Керж. Сопровождающий молодого Беркута колдун, конечно же, немного усложнял задачу, но, с другой стороны, Олдеру было приятно осознавать, что сражаться он будет с равным противником… Чем больше Остен думал об этом, тем больше ему хотелось сойтись со Ставгаром в равной схватке, скрестить с ним мечи и проверить Бжестрова на крепость… Пожилого же колдуна надо будет либо отвлечь, либо убрать в самом начале.

Вскоре в голове у Остена родился вполне внятный план грядущей встречи, и лишь одно его смущало… Что означала появившаяся в самом конце незнакомка? Тайну? Неожиданность?.. Или то, что какая-то женщина помешает его планам?.. Вот уж точно – нелепица. Ещё ни одна женщина… Уже готовый сорваться смешок замер на губах Олдера, так и не родившись, потому что услужливая память уже воскресила события прошедшего лета… Одинокая лесовичка, молчаливая дикарка сумела не только выскользнуть из его рук, но и едва не порушить все планы…

Олдер отодвинул от себя почти пустую миску и, вытащив из кармана до сих пор носимый им при себе платок лесовички, посмотрел на вышивку так, точно искал в ней ответа, а потом вновь спрятал расшитую ткань. Покачал головой… Нет… Лесовичке нечего делать в Амэне, да и как бы она тут очутилась? Перед уходом он запретил своим людям трогать дом и пасеку, так что, скорее всего, после того, как всё утихло, дикарка вернулась в сруб и теперь готовится к долгой зиме. С утра до ночи снуёт по двору, кормит скотину… А по вечерам, пристроившись у очага, – вышивает. Чуть хмурясь, кладёт на ткань стежок за стежком, и рождаются, оживая под её руками, малые лесные птахи и гроздья рябины…

На миг лесная дикарка будто явилась Олдеру во плоти, но он, тряхнув головой, избавился от наваждения и встал из-за стола… В облике лесовички не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд, но тем не менее её лицо Олдер помнил на диво ясно. Чистокровная крейговка. Даже, скорее, жительница северных пределов соседнего княжества. Об этом свидетельствует и бледная кожа, и высокий лоб, и очертания подбородка… Молода, миловидна, но отнюдь не красавица – особенно если сравнивать её облик с лицами и статями амэнских прелестниц, которым Олдер уже давно потерял счёт… Так почему же он помнит даже то, как лесовичка, задумавшись, закусывала нижнюю губу… Как пила отвар из кружки?.. Что такого важного скрыто в чертах крейговской дикарки?..

Так и не найдя ответа на этот вопрос, тысячник поднялся в свою комнату и, раздевшись, лёг на жёсткую постель… Вот только сон никак не желал приходить, и колдун, смежив веки, опять предался воспоминаниям…

Увы, образ лесовички перемежался с охваченным пламенем Рейметом, а потом мысли увлекли Олдера совсем в другую сторону.

Этим вечером в корчме «У висельника», расположенной аккурат рядом с Рыночной площадью Милеста, было на диво шумно и людно – вино лилось рекой, а здравицы сменялись смехом и подначками. Сотники «Доблестных» и «Карающих», вернувшись из похода на Триполем, отмечали победу Амэна.

Красуясь друг перед другом, ратники заказывали больше, чем могли выпить или съесть, и платили серебряной монетой за каждый сорванный с губ хорошеньких подавальщиц поцелуй, а те, в свою очередь, хоть и награждали сотников жаркими взглядами из-под ресниц, притворно вскрикивали, если воины усаживали их к себе на колени…

Разорвав долгий поцелуй, Олдер вложил в потную ладошку служанки монету и спросил:

– Ну так кто лучше целуется – я или Кортен?

Служанка потупила глаза, прошептав:

– Мне трудно решить… – и тут же притворно тяжело вздохнула, из-за чего её пышная грудь призывно заколыхалась.

– То же самое ты говорила три поцелуя назад! – нахмурился сидящий по левую руку от Олдера Кортен – затянувшееся по вине служанки шутливое состязание уже начало его злить, а Остен усмехнулся:

– Не томи, девочка. Никто не будет на тебя в обиде за правду.

– Ну, раз не в обиде… – подавальщица вновь потупила глаза, но уже в следующий миг проворно выбралась из-за стола и, отбежав на пару шагов от спорщиков, объявила: – Лучше всего целуется вон тот «Доблестный» – за столом у входа слева!

Выпалив это признание, служанка поспешила удалиться. Кортен прошипел ей вслед: «Стерва», а Олдер громко рассмеялся… Впрочем, уже через минуту его смех оборвался так же резко, как и начался, – и Остен, внезапно помрачнев, придвинул к себе уже наполовину пустой кубок…

Последние несколько лет он избегал таких вот сборищ, предпочитая им тихие посиделки с Ириндом или Дорином, но теперь ему не помогали развеяться ни тихие беседы, ни работа над устройством поместья… Именно поэтому он и принял приглашение, пришёл в корчму за весельем, а оно бежит от него, и на душе по-прежнему пусто и мерзко.

Допив кубок, Олдер вновь плеснул себе вина и опустил голову… По правде сказать, он думал, что, поквитавшись, наконец, с Лемейром за убийство семьи Ирташа, почувствует облегчение, но теперь Олдеру казалось, что он измарал руки в навозе… И то сказать: отвратный был ублюдок – трусливый и оттого ещё более жестокий и подлый. Остен при всём желании не мог добраться до него напрямую, не нарушая устава, – Лемейр оставался верным псом и любимцем своего хозяина, который покрывал все его мерзости…

Пришлось выжидать несколько лет, чтобы потом, сыграв на жадности, выманить Лемейра с двумя его закадычными дружками из лагеря и привести в заранее условленную ловушку. Антар, которому Олдер за эти годы стал доверять почти безоговорочно, помог сплести сети и в этот раз, словно бы случайно оговорившись о спрятанном в горах кладе, который он почуял благодаря своему дару. Дальше всё было просто и предсказуемо – охваченный жаждой наживы Лемейр не стал делиться новостями с хозяином и поспешил ускользнуть из лагеря вслед за Антаром. Десятник пришёл к укромной пещере точно телок на верёвке: он намеревался схватить Чующего, но вместо этого угодил в засаду сам.