Виталий Сертаков - Свиток проклятых

– Кам эсир чинсэм? – выкрикнул костлявый, опасаясь подходить к нам близко. Оружия он не носил, его дряблую шею кир Лев сломал бы двумя пальцами, но что-то меня в нем насторожило. Ошейник, такой же, как на шакалах.

– Знакомые слова, – пробормотал Исайя.

Я ощутил, как дыбом встают волосы у меня на затылке. Такое происходило нечасто, я сразу догадался, что испугало мою слабую человеческую плоть. Мой воинский дух пребывал в покое, как и подобало сыну Закайи, но ведь плоть наша слабее духа. Не только меня, нас всех будто вторично окунуло в ледник. Потому что некромант творил формулу Оберегающего в Ночи, редкое и опасное защитное заклинание, вызывающее из небытия того, кто не уйдет с пустыми руками. Я удивился и хотел успокоить наставника, но в следующий миг убедился, что он прав.

Убитые нами звери оживали. Их красочные, искусно расшитые ошейники засияли вдруг радужными переливами. Засучил сломанными лапами вожак, ужасная рана на его скуле затягивалась. Превозмогая боль, поднялся пегий зверь, которому Исайя сломал спину. Его вогнутая, как корабельный арбалет, спина задрожала, заскрипела, стало слышно, как срастаются позвонки. К пастуху ковыляла самка с разрезанным брюхом. Трепещущие внутренности волочились за ней, с такой раной не выжил бы ни зверь, ни человек, но эта злобная волчица выглядела здоровой и крепкой.

– Шакалы Кали, – прошептал Дрэкул. – Их можно уничтожить только огнем, но стихия огня неподвластна смертным… Откуда у них дети Кали?

Формула Оберегающего в Ночи была почти готова. Я животом ощущал, как ворочается в коконе запрета один из детенышей Оберегающего. На самом деле, это никакой не детеныш, но человеку иначе не подобрать слов. Похоже, пастухи тоже ощутили угрозу.

– Ачтан эсир килтер? – не слишком дружелюбно произнес другой, более молодой голос.

Второго я не видел, но заметил расщелину, где он прячется. Пастух пытался говорить грозно, но голос его дрожал. Я догадывался, что он целится в нас из лука, и дядя Лев тоже слышал стон натянутой тетивы. Оружие у пастуха было гораздо слабее, чем у лучников моего отца, однако с такого расстояния, и в сумраке, отбить стрелу не так просто. Я уже знал, как побегу к нему, как отобью первую стрелу и как не дам пустить вторую.

– Эгемон, там еще один, – прошелестел кир Дрэкул. – Крадется ползком, обходит, чтобы не пустить нас обратно к озеру.

– Я убью лучника, – предложил я.

– Хорошо, я убью того, кто позади, – охотно согласился некромант, – если только уважаемый кир Лев прирежет этого урода в ошейнике. Хотя мне нравятся шакалы, мы могли бы приручить пару детенышей и взять с собой…

– Друзья мои, я вас умоляю, никого больше не убивайте. Они нас боятся. Кир Лев, полагаю, нам стоит убрать оружие, – расплываясь в улыбке, пробормотал евнух.

Он был прав. Пастухи боялись.

Исайя заговорил с человеком в козьей шкуре. Первые слова выпадали из его рта скомканными, кривыми, но пастух понял и жарко залепетал в ответ. Бир Тэнгри, повторил он несколько раз, воздевая руки с факелом, бир Тэнгри.

– Что он бормочет, ты его понимаешь? – Лев не послушался. Храбрый друнгарий учил меня, что убрать меч в ножны никогда не поздно. Я тоже считал, что лучше прослыть невеждой, чем лишиться головы.

– Бир Тэнгри. Он говорит, слава великому богу неба… – взволнованный евнух сглотнул, обтер со лба пот. – Он говорит… сурсухал Евлей несколько лет хочет уйти на вечные теплые луга, но не может себе позволить. Сурсухал Евлей ждет ребенка, спрятанного внутри этого юноши, – пастух указал на меня. – Ради встречи с этим ребенком сурсухал еще на сутки отложит свою смерть. Поторопитесь, новая кожа для мальчика почти готова.

– В колоде Таро карта Шута не имеет номера, – Ольга терпеливо повторяла пройденный материал, вновь и вновь раскладывая карты на полукруглом столике. Ее длинные пальцы почти зажили, но великанша не снимала тонких замшевых перчаток. – Сударыня, вы следите? Шут служит мостиком, связующим Большой и Малый Арканы. Напомните мне, за что отвечают Большой и Малый?

– Большой Аркан отвечает за таинства между человеком пробужденным и макрокосмосом Вселенной, – рассеянно отбарабанила Женечка, – Малый Аркан отвечает за участь самого человека, падшего из Рая.

– Хорошо, теперь найдите Знак Привратника, – Ольга раскинула карты веером.

– Вот. Нет, вот он, – уверенно ткнула Женька. – Трактуется храмом как руна Кеназ. На русский можно перевести как «факел».

– А-атличная память, государыня моя, – в салон ввалился промерзший Канцлер, скинул с плеч волчий салоп. – Ольга Александровна, как бы нам по кружечке сбитня?

Несмотря на присутствие денщика и ординарца, Вестник сама, и с явным удовольствием кинулась прислуживать Канцлеру. Над походной плиткой клубился пар, шкварчала на сковороде яичница, пыхтел расписной чайник. В соседней каюте негромко переговаривались офицеры. Женечка завороженно смотрела в окно. На самолете она летала дважды, но оказывается, понятия не имела, что такое настоящий полет. Женька помнила – самолет гудит себе где-то над облаками, земли не видать, тучи еле ползут под крылом. В личной гондоле Его Высокопревосходительства, обитой изнутри бархатом и теплым коричным деревом, хотелось визжать одновременно от восторга и страха. Салону передавались ритмичные рывки, орлы взмахивали крыльями с поразительной слаженностью. Ремни на секунду провисали, и вновь натягивались. Особенно страшно было смотреть в широкое, наполовину запотевшее лобовое стекло. Стая белокрылых великанов то появлялась в разрывах туч, то вдруг исчезала, и тогда казалось, что хрупкая гусеничка с людьми непременно разобьется о скалы. На облучке, в крохотной закрытой кабинке, восседал форейтор, закутанный как Дед Мороз. Руками в толстых варежках крепко держал сложные вожжи. Удивительно, но птицы ни разу не переругались между собой, и не запутали упряжку. Женечке уже давно объяснили, что даже если ремни порвутся, гондола сразу не упадет, не позволит снежный дэв, запертый в трюме. Магической силы хватало, чтобы удерживать в воздухе невероятно тяжелые предметы, но выбирать направления и лететь по горизонтали дэв не умел. Женьке позволили краешком глаза заглянуть в трюм. Там непрерывно металось от стенки к стенке нечто светлое, лохматое, похожее на сахарную вату. Оракул непонятно объяснил, что снежных дэвов берут в плен младенцами, когда те только начинают учиться парить над землей, точнее – над острогами кавказских гор. Взрослого поймать нереально, потому никто толком не может сказать, обладают ли эти сущности разумом.

Три часа в роскошной каюте прошли незаметно. Женечка просилась на балкон, но на мороз ее не выпустили. Дальние патрули передали угрозу нападения диких горгулий. На балконах с обеих сторон гондолы, а также на палубах, где стояли пулеметы, менялись гвардейцы с оружием, в караул выходили в тулупах, с опущенными «ушами» шапок. Оказывается, даже на высоте в километр царит жуткий холод. Земля неслась внизу, гондола покачивалась, будто клевала носом. Мелькали шапки королевских сосен, достигавших высоты в сотню метров, еще выше плыли рыжеватые «мочалки», больше похожие на пемзу. Вестник объяснила, что это такие кустарники, до осени они растут на пустошах, а когда созревают – взлетают, сцепляются друг с другом, и тихо дрейфуют за северным ветром. В «мочалках» активно селятся птицы, поэтому многие придворные любят там поохотиться.