Вирджиния Бокер - Ищейка

А Калеб будет тосковать, когда я умру?

С этой последней мыслью я закрываю глаза.

Вокруг меня слышатся голоса, тихие, шепчущие. Но здесь темно. Хочу открыть глаза, но не получается.

– Она умирает?

Голос юношеский. Вроде бы знакомый.

– Хм… пахнет так, будто уже умерла.

Это девушка.

– Файфер! – Какой-то другой мальчик, с усталым голосом. – Дай-ка мне вон ту бутылку, Джордж.

– А что такое? Не моя вина, что у нее такой жуткий вид.

– Это да, выглядит мерзопакостно, но очень хороша без грязевой корки. – Пауза. – Что? Правда ведь.

– Отлично идет выздоровление, если учесть все обстоятельства. Тюремная горячка – ну, ей повезло, что еще жива.

– Повезло, что ты здесь оказался и можешь ей помочь. Никто другой близко подойти не захотел бы. Честное слово, не знаю, как ты выдерживаешь.

– Раз уж тебе не дает покоя эта вонь, то тебе ее и отмывать.

– Ой.

На этот раз мне удается открыть глаза. Минуту они ничего не видят, все расплывается. Я таращусь в потолок, усердно моргая. И постепенно зрение приходит в норму. Беленая штукатурка, изображенные на ней темно-зеленые лозы, мелкие листья и завитушки сбегают по белой стене. Висит на цепи железная люстра, в ней много свечей, но ни одна не горит. В полумраке прослеживаю одну из лоз вниз по стене – она вьется вокруг окна, закрытого зелеными бархатными шторами. Они тесно сдвинуты, ни лучика света.

Тогда откуда тут свет?

Я поворачиваю голову в другую сторону и вижу: одинокая свеча на пустом столе, тихо трепещет пламя. Смотрю на поднимающийся вверх узенький столбик дыма. Глаза снова начинают закрываться, и тут до меня доходит, что я в каком-то незнакомом месте.

Резко вскакиваю и слегка вздрагиваю, увидев, что я не одна. На стуле в изножье кровати сидит Джордж, шут короля. Наверное, это его голос показался мне знакомым.

Ноги закинуты на табурет, накрыт одеялом до подбородка. И сладко спит. Не успев подумать, я вылезаю из постели. К нему ли или от него, прочь, не знаю, но ноги слабее, чем надеялась, и я падаю на пол.

– Куда-то собралась? – спрашивает он вполголоса, глядя на меня одним полуоткрытым глазом.

– Да. То есть нет. Не знаю. – Кое-как встаю на колени, запахиваясь в одеяло. – Что ты тут делаешь?

– А, да. Древний и вечный вопрос. – Он возводит очи горе. – Теологи давно сошлись во мнении, что время, которое мы проводим на земле, является…

– Не про то! – обрезаю его я, и он смеется. – Я хотела спросить: ты всегда спишь в изножьях чужих кроватей?

– Успокойся. – Он садится, опускает ноги на пол. Темные волосы торчат во все стороны, от этого он кажется моложе. – Джон сказал, что ты скоро проснешься – не хотел, чтобы ты очнулась одна… ну, там, незнакомое место, всякое такое.

– Где я?

– В доме Николаса. Он тебя принес сюда после… ну сама знаешь. – Он качает головой. – А ты не стремишься облегчать людям жизнь.

Николас! Я в доме Николаса Пирвила. Тут же вспоминаю все происшедшее. Арест, потом меня бросили во Флит. Приходил Калеб, обещал вернуться и не вернулся. Потом появился Николас, искал меня. Принес сюда. Постой-ка!

– Ты шут, – говорю я. – Шут Малькольма. Что ты делаешь в доме Николаса Пирвила?

Джордж встает и потягивается.

– Ты куда?

– За Николасом.

– Что-о? Нет, не то: зачем?

Джордж бросает на меня взгляд, который невозможно понять.

– Он просто хочет с тобой поговорить. Просил меня сообщить, когда ты проснешься. – Он подходит ко мне и протягивает руку. Я после некоторого колебания цепляюсь за нее, и он поднимает меня с пола. – Он все тебе объяснит, а я прямо сейчас вернусь.

Дверь за ним закрывается с едва слышным тихим стуком.

Я расхаживаю по комнате, стараясь совладать с нервами. Я в доме одного из самых опасных преступников Энглии, и он хочет всего-навсего со мной поговорить? Ладно .

Скажи Джордж, что Николас хочет привязать меня к стулу и бить, пока глаза не вылезут из орбит, я бы поверила. Облить водой и выставить на мороз, пока не замерзну до смерти? Запросто. Поливать расплавленным свинцом. Дробить колени, давить пальцы в тисках, отпиливать руки-ноги… возможностей – море! Но разговор казался мне наименее вероятным развитием событий.

И того хуже: вдруг он подвергнет меня чарам? Сейчас он явится, как пришел тогда ко мне в камеру. Двоясь и троясь, окружая, подавляя мощью. Я никогда такой магии не видела. Даже не знала, что она возможна. Меня слегка лихорадит. Потому что, как ни противно мне это признавать, его магия меня пугает.

И он меня пугает.

Я сажусь на кровать. Оглядываюсь. За стулом, где спал Джордж, камин. Пламя пылает не во всю мощь, но достаточно тепло. На деревянном полу мягкий ковер. Кровать большая и мягкая, простыни чистые, пахнут лавандой. И я, как до меня только что доходит, тоже. Грязное платье убрали, заменили простой полотняной рубашкой. Я соображаю, что сколько бы я тут ни пробыла и чего бы ни хотел от меня Николас Пирвил, плохо со мной не обращаются.

Пока что.

Я не знаю, что мне делать. Бежать не могу, спрятаться тоже. Инстинктивная реакция – драться, но этого тоже не могу. Не выдав себя – никак. Понятия не имею, что им известно обо мне, не знаю даже, что они от меня хотят. Но если я намерена отсюда выбраться, надо бы узнать и то, и другое.

В дверь тихонько стучат, и я не успеваю ответить, как в комнату входит Николас, а Джордж следует за ним. Николас встрепан со сна и выглядит даже старше, чем мне помнится. На нем темно-синий халат, туго перетянутый поясом. Поглядев на меня, Николас коротко кивает. Он такой тощий, что видны жилы на шее, остро торчат скулы.

– Как себя чувствуешь?

– Отлично.

Это правда. Может быть, еще слаба, и грудь болит на вдохе. И мучает жажда. Да, поесть бы тоже не мешало. Но в остальном – все отлично.

Николас улыбается, будто прочитав мои мысли.

– За это спасибо Джону, – говорит он. – У него дар. – Чуть застонав, он садится на стул, а Джордж нависает сверху, будто готовясь защищать его. – Так вот, Элизабет, ты хочешь знать, почему ты здесь.

Это не вопрос, а утверждение. Я киваю. Николас начинает говорить, но тут раздается осторожный стук. Джордж идет открывать и впускает молодого человека с двумя оловянными кубками. Они слегка дымятся, в воздухе – белые колечки тумана. Один кубок юноша отдает Николасу, и тот благодарно его принимает, потом идет ко мне, протягивая второй.

– Элизабет, это Джон Рейли, наш знахарь, – говорит Николас.

Знахарь? Я кривлюсь, не могу сдержаться. Почти всегда знахарь – это просто синоним слова «колдун». Рейли протягивает мне кубок, но я не спешу его принять.

– Это дягиль и дурнишник, – говорит он.

Я пожимаю плечами. Если трава не смертельный яд, я ее не знаю.