Гай Орловский - Мир Трех Лун

Он повернулся к проходящему мимо молодому глерду, пышно разодетому молодому хлыщу.

– О доблестный глерд! Вижу на вашем благородном лице признаки грядущего величия!.. Я тут поиздержался в трактире с местными девками, так что не купите за полцены зуб молодого дракона? Правда, уже поискрошился, но для вашей глердости самое то!.. Можно как бы невзначай показать даме, что вот добыл в бою молодецким ударом бронированного кулака в зубы, вот даже малость искрошился… а что такой зуб добавляет мужскую силу, женщины все между собой знают.

Он похохатывал – типичный глерд после ночной попойки с доступными женщинами и неумеренным количеством вина, – и пойманный на крючок простак сразу сказал торопливо:

– Могу взять… Он с вами?

Я опустил глаза долу и, как тихая мышь, поспешил в сторону людской.

По-прежнему хватаюсь за любую работу, что позволяет подняться выше на этажи, обычно это чем-то помочь старшим слугам, чванливым и нарядным, что-то занести наверх тяжелое, помочь, подержать, подтолкнуть…

Сегодня сердце вдруг застучало чаще и взволнованнее, словно вот сейчас произойдет что-то очень хорошее и радостное. Арочный проем в стене напротив слегка осветился нежным золотистым огнем, из коридора в зал вошла юная и светлая девушка в нежно-голубом платье, золотые волосы перехвачены простой голубой лентой, никаких украшений, если не считать вышивки на платье, что не украшенье, а так, фигня. Совершенно без украшений, если не учитывать маленькие сережки с изумрудами в маленьких розовых ушах.

Она подняла на меня опасливый взгляд – я тут же вспомнил щенка, которой сидел на руках моей малолетней племянницы и смотрел на меня вот так же с мольбой в глазах, мол, не трогай меня, не гони, я маленький, я беззащитный, я никого не трогаю, никому не мешаю, просто сижу, тут тепло, и меня любят…

Я не двигался и даже не дышал, глядя на нее широко раскрытыми глазами: еще не видел здесь у взрослой девушки такое детское личико с пухлыми губами и невинным выражением лица, – но все же уловил в ее больших чистых глазах затаенную печаль, какую нередко видим в глазах даже тех детей, которых любим и не обижаем.

Она прошла через зал так неслышно, словно привидение, на другом конце в распахнутую дверь вошел размашистыми шагами молодой франт в раззолоченном костюме, яркий и блистающий драгоценностями на груди, рукавах и плечах.

Увидев девушку, он охнул испуганно:

– Принцесса!.. Вам нельзя здесь появляться!.. Ваши покои на верхних этажах!

– Мне было нужно, – ответила она мягким чистым голосом ребенка, – но вы меня не выдадите, благородный глерд Баффи из рода Холлинга?

Он ударил себя кулаком в грудь.

– Да я лучше помру!.. Да я лучше выброшусь из окна!.. Да я…

– Ничего не потребуется, – сказала она тем же мягким чистым голосом, – я уже возвращаюсь.

Он всплеснул руками.

– Как вы рискуете!.. Принцесса… примите в знак моего величайшего почтения и… восторга!

Я невольно дернулся, когда он протянул в ее сторону ладони, а над ними вспыхнуло золотистое облачко. В следующее мгновение появилась веточка с двумя зелеными лепестками, а на ней жеманно покачивается огромный алый бутон.

Хмырь прошептал что-то, и бутон неторопливо раскрылся, сочный и зовуще алый.

Девушка улыбнулась грустно, однако протянула руку, и роза медленно, словно проплыла по воздуху, перелетела в ее розовую ладошку.

Глерд Баффи ожидающе смотрел в ее лицо, она провела кончиками пальцев над цветком, и рядом появился еще один бутон, поменьше.

Баффи торжествующе улыбнулся, сделал шаг, но принцесса покачала головой, повернулась и прошла под аркой в другой зал.

Разочарованный глерд тяжело вздохнул, постоял и пошел в сторону выхода во двор.

Малость ошалелый, я остался изображать статую или, скорее, чучело и все твердил себе, что в этом мире все правильно, нам в первую очередь и нужен комфорт. Все силы бросаем на его достижение, а горы сдвигать… пусть другие, у нас дураков много, среди них есть даже умные, но все равно дураки, раз сдвигают горы, а не двигают мебель по комнате, добиваясь еще большего уюта.

Правда, у нас дураки создали науку и технологии, зато здесь умные пошли по пути развития магии, что смотри как удобно и мило…

Полдня я работал внизу, из высших глердов видел только церемониймейстера, даже дважды, могучий и высокий старик, хотя таких язык не поворачивается называть стариками: прямой, как будто пику проглотил, всегда идеально прям, даже головы не повернет, хотя все видит и замечает, нещаден к нарушителям церемониала, так говорят, но я не представляю, что здесь его могут нарушать, настолько вокруг все четко и отлажено, как в швейцарских часах.

В какой-то момент все засуетились, слуги разбежались и попрятались, немногие вельможи в зале подобрались, я видел, как некоторые оглядываются, готовые удрать, но понимают, что не успеют.

Сверху раздались властные голоса, стук тяжелых сапог. По широкой лестнице двумя рядами и шагая в ногу спустились королевские гвардейцы. Все в блестящей бронзе, на кирасах выдавлены барельефами оскаленные морды львов, кольчуги из медных колец опускаются до колен, дальше кожаные штаны, заправленные в сапоги с широкими голенищами.

У всех в руках устрашающего вида копья. Быстро встали в два ряда лицом друг к другу, а на верху лестницы показалась женщина в темно-зеленом платье.

Я застыл, как и все, но не поклонился: слугам нельзя кланяться, мы вроде мебели, – потому смотрел во все глаза, как она медленно и величественно спускается по ступенькам, грозная и прекрасная, как гремучая змея, с высокой башней волос иссиня-черного цвета, в длинном зеленом платье до полу со шлейфом, что волочится по блестящим мраморным плитам. Высокий воротник настолько изящный, будто из мыльной пены, закрывает затылок, красиво уменьшается в размерах по бокам, на уровне плеч уже высотой с ладонь, а у груди лишь как пышная отделка. Шею охватывают жемчужные цепи в три ряда, а еще два ряда опускаются на открытую до известных пределов грудь, там хищно сверкает дорогой кулон из красного и довольно неприятного на вид камня.

Лицо холодно и хищно красивое, даже прекрасное, но выражение бессердечного высокомерия и явная жесткость взгляда начисто смазывают красоту.

В ушах небольшие золотые серьги с огромными бриллиантами, в пышную прическу вплетены золотые цепочки на равном расстоянии друг от друга, там мрачно поблескивают кроваво-красные рубины все в такой же золотой оправе.

Из башни волос на такой же нити из жемчуга спускается на середину высокого лба крестик из красных и желтых камней. Брови светлые, но я зябко передернул плечами, как только встретился с нею взглядом. Глаза настолько прозрачные, что радужка едва видна, а в середине черные точки, далекий космос, никакого выражения, так на меня могли бы смотреть стены.