Гай Орловский - Мир Трех Лун

Глерд Джуэл кивнул:

– Судя по старинным хроникам, Улучшатели были только из знатных семей. Дважды из королевских. Из народа – ни разу. Потому сейчас и недоверие, и нежелание, и много чего еще.

– И боязнь перемен, – подсказал Мяффнер.

– Вы правы, благородный глерд, – ответил Джуэл учтиво. – Любые перемены чреваты… многие ведут к крови и разрушениям, а наша королева жаждет остановить время ее счастливого правления навеки. Полагаю, хуже не будет, если проявим некоторую инициативу.

– Осторожную, – подсказал глерд Финнеган.

– Да-да, обязательно, – согласился Джуэл. – И сами будем посматривать, на что это существо употребит свой уникальный дар. То, что посмотрел на веретено и придумал эту вещь, названную по простоте просто прялкой. Это… гениально! Прялка переворот не вызовет… надеюсь.

– И я надеюсь, – сказал Финнеган.

Мяффнер пробормотал:

– А вдруг вызовет…

– Как? – спросил Финнеган.

– Не знаю, – ответил Мяффнер. – но полотна не потребуется больше, чем сейчас нужно, так что придется держать меньше прях… Уже изменение!.. Ты слушаешь нас внимательно? Нам подробно рассказали о твоем способе откалывать мрамор, о сохранении веревок, о подковах…

Я вздохнул, развел руками с самым сокрушенным видом.

– Да, я знаю, я просто небывалый гений. Но даже пряника не дали!.. А я, можно сказать, поднял, даже вздернул экономику королевства на небывалую высоту. И что? Где мне памятник из золота?

Они переглянулись, Финнеган пробормотал:

– Как говорит, как говорит…

– Именно вздернул, – сказал Джуэл до жути трезвым голосом. – Теперь каторжников в каменоломни будут отправлять меньше, остальных сразу на виселицу… пусть скажут тебе спасибо. Веревок из-за придуманного тобой приспособления казна станет закупать меньше, часть ремесленников разорится и пойдет в разбойники…

Я возразил жалко:

– Почему в разбойники? Могут же просто сменить квалификацию… на что-то нужное королеве и народному хозяйству?

Он хмыкнул:

– Натура человека всегда склонна выбирать худший вариант как более простой и легкий.

– Виселица на площади, – напомнил я, – предостерегает от такого выбора.

– Плохо предостерегает, – ответил он серьезно. – Иначе не было бы столько разбойников в лесу.

Финнеган дернулся, по лицу промелькнула тень неудовольствия. Что за народ, мелькнула у меня мысль, сразу видно, кто за принца. Хотя, возможно, здесь все за принца, но Финнеган позволяет себе делать выпады, а Мяффнер и Джуэл блюдут.

Финнеган взглянул на меня с неприязнью.

– Эй ты, чего молчишь? О тебе говорим.

– Да я робею, – ответил я с неимоверным почтением, поклонился и развел руками. – Вы все такие важные, а я что, камень ломал… Все слова вот разбежались, как тараканы… У вас тараканы есть? Да не в голове, там точно есть, как же без них жить, а на кухне?.. Я лучше тогда на крыльце буду есть. Страсть как не люблю и даже боюсь, хотя я вроде бы вот какой большой, а боюсь, сам не понимаю, почему боюсь, хотя чего бояться, когда не должен бояться?

Они морщились, Финнеган сказал хмуро:

– Слышали, что несет? Эй, а припадки у тебя часто?

Мяффнер сказал мягко:

– Нам не все равно? Другое важнее.

– У него есть Дар, – сказал Джуэл с сарказмом. – Теперь верю. Только непонятно какой.

– Рассуждает, – хмыкнул Финнеган. – На уровне таракана, но рассуждает! Старается понять, почему их боится, хотя с его ростом и силой не должен. Другие не задумываются, просто боятся или не боятся, а этот голову ломает.

Мяффнер коротко вздохнул, оба глерда сразу повернули к нему головы.

– Однако же, – произнес он, – к какому делу приспособить, если не знаем, что может выкинуть в следующий раз?

– И как держать под наблюдением? – добавил Финнеган веско.

Переглянулись, Мяффнер вздохнул, Финнеган поскреб щеку, Джуэл некоторое время хрустел пальцами, двигал бровями.

– Не знаем, – подтвердил он. – Может быть, пусть пока продолжает осматриваться и вживаться? Для него здесь все внове. Что они там, в диких лесах, видели?.. Посмотрит-посмотрит, а вдруг что-то сможет еще? Прялка, знаете ли, это эпохально!

Финнеган буркнул в сомнении:

– Скорее всего, его улучшения уже кончились. Ну не может человек делать их столько! В старых летописях сказано…

Мяффнер прервал:

– Читал, они все в моем ведении. Если решимся, то нужно делать все тайно. Следует помнить, в королевстве и без улучшений все хорошо. Любые улучшения, как помним из летописей, всегда вносили нехорошие потрясения. А какие волнения начинались в народе, читали?

– Наизусть помню, – ответил Финнеган сурово. – Но в конце концов, когда все успокаивалось, жизнь чуточку становилась лучше. А мы усиливались в сравнении с теми, где не улучшалось.

Джуэл рыкнул:

– Если бы улучшения так и оставались только у нас! А то те, за пределами, обязательно подсмотрят и постепенно нагоняют. Потому и говорю: в улучшениях нет пользы.

– Но временная же есть?

– А что толку?

– Можно успеть нарастить преимущество, – сказал Финнеган наставительно, – а потом не отдать захваченное.

Джуэл отмахнулся с досадой.

– У нас оборонительная политика. Только оборонительная. Никакого преимущества не будет.

Мяффнер посмотрел на меня с мягким укором.

– Видишь? Государственные мужи ломают головы, как предусмотреть и оценить масштабы бедствия, что пришли с тобой.

Я охнул:

– Бедствия?

– Конечно, – сообщил он. – Когда все налажено, любое изменение ведет к ломке. Нельзя, скажем, у телеги взять и сделать одно колесо крупнее, дескать, так лучше!..

Джуэл тяжело вздохнул и сказал с видом умудренного жизнью человека, который понимает, что глупости принимаются обществом легко, а все умности чаще всего отвергаются сразу и с песнями:

– Ты можешь сосредоточиться над задачей, которую мы зададим, чтобы решать только ее, ни на что больше не отвлекаясь?

Я вздохнул, покачал головой, а еще, вдруг не поймут, развел руками и сказал со скорбным достоинством:

– Это же озарение!.. Служенье муз не терпит суеты, я должон был свободным, аки птица или хотя бы муравей, ибо озарения случаются с дивной непонятностью!.. Если думать только над вашей задачей, то могу не решить и за всю жизнь, а если вот так, свободный, как люди Флинта, то и десять вдруг да получится?

Он буркнул:

– Лучше одно полезное, чем десять вредных.

– Ну почему обязательно вредных? – возразил я с достоинством. – Я совсем не вредный, а очень покладистый. Куда меня ни положи, так и лежать буду. Если тепло и мягко. Правда, чтоб не сыро. Вот сырое не люблю, там мокрицы заводятся. И заползают, что так противно, так противно…

Финнеган посмотрел на меня как на пустое место и отвернулся, даже не желая участвовать в разговоре. Мяффнер смотрит со страдальческой улыбкой, Джуэл сказал терпеливо: