Ксения Баштовая - Проклятые огнем

Напряженное дыхание, свист кнута кучера, гнавшего и без того мчащихся лошадей. И плач ребенка. Отчаянный плач больного ребенка, крик, разрывающий темноту, по которой летела карета.

Резкий рывок, когда кучер натянул поводья, и один из лакеев, соскочив с подножки, поспешил к тяжелым воротам пограничной заставы, заколотил в дверь:

– Открывайте!

Второй слуга услужливо распахнул дверь кареты.

– Выходите, – мотнул головой мужчина.

– Но…

– Я сам понесу.

Ребенок уже не плакал. Тихо хныкал, как от боли, когда мужчина потянул за ручку, открывая крышку люка, и осторожно достал из металлического короба, закрепленного под полом кареты, младенца, завернутого в грубую серую ткань из каменного льна. Бережно прижимая ребенка к груди, мужчина шагнул из кареты, не обращая внимания на начавшую тлеть ткань камзола.

В воротах распахнулось небольшое окошко, из которого выглянуло мрачное лицо:

– Кого там принесло? Ночь на дворе.

Света, отбрасываемого магическим фонарем, закрепленным на карете, было достаточно для того, чтобы разглядеть и карету, украшенную гербами, и взмыленных лошадей, роняющих на пол хлопья пены, и женщину, нервно кусающую губы, и стоявшего рядом с ней мужчину, державшего слабо попискивающий сверток, но стражник упрямо ждал ответа.

– Барон фон Оффенбах с женой и сыном, – отозвался один из лакеев.

– И?

– Мы желаем перейти границу, – откликнулся мужчина.

– Граница закрыта. Ночь на дворе, – лениво откликнулись из-за ворот. – Утром приезжайте. – Но уходить ответивший не спешил.

Женщина нервно всхлипнула, вцепилась в локоть мужу. Барон раздраженно дернул плечом и передал драгоценную ношу супруге:

– Подержите? – Будь его воля, он бы лишний раз не доставал ребенка из кареты, но законы… Проклятые законы требовали, чтоб пограничники видели всех, кто собирался перейти в Дертонг…

Баронесса мгновенно перехватила уже молчаливый сверток, осторожно приподняла уголок ткани, прикрывающий лицо ребенка. Младенец то ли спал, то ли впал в беспамятство…

Золото решает многие проблемы. Уже через несколько минут карета вновь мчалась по дороге. Предстояла самая трудная часть пути: надо было перейти границу Дертонга.

К начальнику Дертонжской заставы путешественников провели быстро, а еще через несколько минут их принял седой пограничник с нашивками капитана.

– Что угодно? – Дертонжский служака смотрел прямо в глаза фрисскому барону. Голос был ровен и спокоен. И было непонятно: то ли он действительно не замечает грязи, заляпавшей подол платья баронессы, подпалин на костюме барона и грубой ткани, в которую был завернут ребенок, то ли просто не хочет обращать внимания на все эти мелочи.

Говорил пограничник на родном языке, но Оффенбах его понял и легко перешел на дертонжский.

– Мы хотим перейти границу.

Пограничник кивнул:

– С утра проверим ваши бумаги, потом вас примет маг, и, думаю, вы сможете…

– Мы не можем ждать до утра.

– Таковы правила.

– У меня сын умирает, а вы говорите о правилах?!

Пограничник покачал головой:

– Даже если я сейчас подпишу все бумаги, перейти границу у вас не получится – маг спит, а по законам попасть на территорию Дертонга, к нужным вам лекарям, можно будет лишь после того, как вам поставят Знак Единого.

– Да к Тому, Кто Рядом, все ваши бумаги! Мне нужен именно маг!

От крика барона проснулся ребенок. Завозился в пеленках, всплакнул на руках у отца… И вдруг по телу младенца прошла судорога. Он бился и извивался, словно пытаясь вырваться. Уголок ткани, прикрывавший детскую мордашку, слетел, и перед лицом барона заплясали языки пламени, опаляя брови и скручивая колечками ресницы. Стоящая рядом женщина всхлипнула и отчаянно вцепилась в руку мужу. Барон скрипнул зубами от боли, но лишь крепче прижал к себе крохотное тельце, не обращая внимания на жар, пробивающийся сквозь пеленки.

– Мне. Нужен. Маг. Мой сын умирает.

– Так везите его к своим монахам!

– Монаха поблизости нет. – Мужчина говорил с трудом, буквально выплевывая каждое слово.

Служака колебался. С одной стороны, законы запрещали ночной переход границы, а с другой – на весах была жизнь ребенка…

Неизвестно, чем бы все кончилось, но у баронессы не выдержали нервы. Женщина рванулась вперед, к столу, разделявшему супругов и пограничника, упала на колени:

– Прошу вас… Нам нужен маг… – По ее лицу бежали слезы.

Покрасневший пограничник поспешил к просительнице, пытаясь поднять ее, но Оффенбах оказался быстрее. Удерживая одной рукой продолжавшего биться в пароксизмах сына, другой мужчина вцепился в плечо супруги:

– Моата, встаньте. – Лицо его заливала неестественная бледность. Пеленка на младенце чуть сползла, пальцы барона случайно коснулись детской кожи, и по руке начало расползаться багровое пятно ожога.

С другой стороны к женщине подбежал пограничник:

– Прошу вас, встаньте, госпожа баронесса!

Моата бросила на него полубезумный взгляд, вцепилась в одежду:

– Помогите моему сыну… Он умирает…

…Разбуженный маг сердито запахнулся в длинную хламиду:

– Вы с ума сошли? Печать Единого служит прежде всего для защиты от саламандр! Да, она их изгоняет, но это дополнительная особенность, а не основная. Я вообще не уверен, что ребенок выдержит Печать. Он может попросту умереть во время обряда!

– Хотите сказать, – горько обронил барон, – сейчас у него есть шансы дожить до совершеннолетия?

Маг молча смотрел на незваных гостей, прервавших его сон. Женщина, молодая, нервно-красивая, с огромными оленьими глазами. Мужчина, ее ровесник, с нитями ранней седины в русых волосах, с чуть подрагивающими пальцами, покрытыми полопавшимися волдырями ожогов, сочащихся сукровицей. И тугой сверток, извивающийся в его руках. Изредка пеленка сползала, и из-под нее полыхало упругой волной жара.

– Я не обещаю, что он выживет после Знака Единого, – мрачно буркнул маг.

…Линии начерченной в специальной комнате пентаграммы перемигивались синевой. В центре фигуры лежал распеленатый ребенок. Судороги прошли, и он молчал и почти не шевелился. Нервно всхлипнула баронесса, застывшая у двери и обеими руками вцепившаяся в камзол мужа, замершего подобно натянутой струне – тронь, и оборвется…

Маг стоял снаружи, у одной из верхушек пентакля, и между его вскинутых на уровень груди ладоней плясала голубая лента, извиваясь, сжимаясь кольцом и вновь растягиваясь, как пружина. А у самого потолка, над центром пентаграммы, как отражение водной магии в кривом зеркале, плясали полосы разноцветного пламени.

Короткий пас, и синяя лента сорвалась с руки колдуна и, влетев в центр магической фигуры, сплелась с огненным сиянием. Полыхнула яркая вспышка…