Иван Иванов - Любовь и хоббиты

И плохо было не только потому, что свисал с пальмовой ветки, снизу подступало пламя, а в носу щипало от дыма самое страшное сейчас – потерять эйр-роллер и установленный на нем пульт возвращения!

Внизу на площадке у основания дерева едва желтела песочная проплешина, если прыгать, то только туда. Я раскачался и, рискуя промахнуться, разжал пальцы. Столько приземлений за один день! Бух!

Я услышал громкий треск и звук падающего ствола, шум веток и веселый визг дракончиков. Становилось нестерпимо жарко, еще чуть-чуть, и все здесь превратится в жаровню. Я прикрыл нос ладонью и помчался туда, где, по моим прикидкам, должен был находиться роллер. Я не ошибся, но опоздал. Где-то шагов за двадцать до того места раздался взрыв, и что-то с визгом взлетело в воздух, как фейерверк по случаю Дня образования Базы. Этим что-то оказалась моя последняя надежда, мой верный конь, больше похожий на жука.

Всё! Кончено! Останусь здесь навсегда, если успею выбраться из пылающих зарослей. Я тыркался, как слепой котенок, то в одну сторону, то в другую, но отовсюду валил едкий дым.

«Если бы не Урман, – внутренне кричал я, – и его депрессия, если бы Урман взял себя в руки и не начал крушить двор… если бы не сбежались соседи!!!». Я пытался найти виноватого и едва успел отскочить от гигантского факела поверженной пальмы: попадая в дерево, драконья струя легко срезала его; до самой макушки ствол заразился оранжевым огнем, отдавая небу гроздья белого дыма, словно душу. Мой поступок был ужасен, но звездолетное топливо оказалось высококачественным.

Я ощутил что-то похожее на радость, когда под ногами появилась вязкая подушка песка, рухнул в него, закашлялся до слез и покатился колбаской к воде. Океан принял меня, как родного, облизав с ног до головы. Стало намного легче, прохладнее. Я старался не оборачиваться на остров, до того было страшно представить, что я натворил, но заставил себя это сделать.

Весь ужас заключался в том, что почти весь остров был покрыт зеленой шапкой, а дракончики и не собирались останавливаться. Они входили во вкус. Они играли в стрелялки-догонялки, кружили над лесом, широко расправив крылья, и стреляли уже не по деревьям, а друг по дружке. Понятное дело, что половина промахов уходила в нетронутую часть леса, и там начинались новые и новые пожары.

Что я натворил! Что я натворил!! Что натворил!!!

Что я мог сделать? Такой крошечный, беспомощный и глупый? У меня даже ведра не было. Да и какое ведро при этих масштабах бедствия?!! Здесь нужен был тайфун, тропический ливень, мировой потоп…

Хоббит Боббер, который сжег остров Комодо.

Вот какую славу я себе заработал! Пятнадцать баллов из десяти? Пожалуй, сто и все штрафные. Шеф поверил в меня, второй раз поверил, понадеялся, а я…

Я отвернулся от леса и побрел вдоль берега в противоположную сторону; чуть не споткнулся об морскую звезду; замерз, хотя денек выдался жаркий; и вдруг увидел старую дракониху.

Она лежала вдоль берега, по-собачьи положив подбородок на передние лапы, огромная, будто кусок горы, размером с двухместный звездолет-истребитель. Веки сомкнуты, дыхание ровное, глубокое, хвост спокойно свернулся в крючок; на хвосте сидят важные, белые чайки.

Нужно было найти способ разбудить ее, она увидела бы тогда, что творится, и накрутила воспитанникам хвосты. Мысль хорошая, но как реализовать? Что у меня есть? Песок, мелкие камешки и чайки, которым нет никакого дела до хоббита Боббера… Не густо.

Выход только один – лезть на морду. Может, и получится… На морде есть ноздри, глаза близко и до ушей при желании можно добраться. Она хоть и старая, а щекотки должна бояться. Я же боюсь!

Последний довод показался мне самым убедительным, я поплевал на ладони и полез. Передние лапы чуточку выглядывали из-под морды, и это очень хорошо в моем положении. Лапы были первой ступенькой, затем нижняя губа, осторожно миновал полуоткрытую пасть, с трудом перенес зловоние, затем верхняя губа, ноздри; ветрище, как из турбины, не удержусь. Такие ноздри надо пальмой щекотать или экскаватором.

Я предельно осторожно вскарабкался выше по крыльям носа и оказался на верхней площадке, два огромных закрытых глаза с одной стороны и вид на пылающий лес с другой. Ветер дул от хвоста к морде, поэтому дым и звуки уносило в противоположную сторону, то есть от драконихи, а не к ней.

Пожалуй, работать буду с глазами. На уши лучше не посягать, а то дернет головой, и провалюсь в раковину, а там и живи как хочешь в среднем ухе. Плюс только один – она точно услышит, а еще молить будет, чтобы потише говорил, но можно ли оттуда выбраться? А вдруг мы не сможем найти общий язык?

Стараясь удерживать равновесие, я от носа подкрался к той части головы, где размещались глаза, и тщательно их осмотрел. Можно колоть в уголки глаз и в щель между верхним и нижним веком. Только вот чем?

У нее были ресницы, для меня каждая как ветка, я повисел на одной, перепрыгнул на другую, поболтался на третьей, затем нашел самую тонкую и хилую, хорошенько уперся ногами в морду и потянул на себя. Ресница осталась в моих руках, но нянька спала как убитая. Даже на чайках это не отразилось, а могла хотя бы хвостом дернуть, что ли!

Ресница была что надо, как шпага, только бы найти и приделать подходящий эфес, просто сказка, хоббиты обзавидуются… Я с удовольствием помахал ресницей, но реальность привела меня в чувство.

О чем ты думаешь, идиот? Какие, в крабовый салат, друзья? Ты теперь Робинзон Крузо!

Я вложил в удар всю силу охватившего меня отчаяния. Ресница воткнулась в щель между верхним и нижним веком левого глаза; спружинила о роговицу и с той же силой оттолкнула меня – на ногах удержаться не удалось, и я полетел с морды вниз. Укол подействовал: живая скала фыркнула и зашевелилась; чайки с криками сорвались с насиженных мест, заочно проклиная хоббитов на чем свет стоит. Я рухнул на внешнюю сторону левой лапы в ту секунду, когда дракониха собиралась почесать ею поврежденный глаз. Секунда, и меня размажет о морду словно мошку! Пришлось втиснуться между пальцами, в складку межпальцевой перепонки. Нянька чесалась, а я летал вместе с лапой влево, вправо, влево, вправо… Начесавшись, снова улеглась дрыхнуть в той же позе, положив морду на передние лапы. Вот и всё.

Я оказался в крайне затруднительном положении. Герои говорят, безвыходных положений не бывает, но мое и впрямь безвыходное. Сижу в складках сморщенной межпальцевой перепонки, сверху – храпящий драконий подбородок. Тьма кромешная, могила. Эдак пока моя тюрьма выспится, и спасать будет нечего. Останется одна лысина посреди океана. Хотя чего дергаться? Мопед-драндулет взорвался, значит, дорога домой отрезана, дракончики в любом случае выживут, им под горящими пальмами бегать за радость. А если где-нибудь в кустах драконьи яйца лежат? Возможно… Этого мне никто не простит, особенно взрослые драконы с континента.