Иван Иванов - Любовь и хоббиты

Однако это неважно; важно то, что я увидел: бабуля, пожилая хоббичиха, не худенькая, не легкая (во всех смыслах), вполне степенная женщина, лежала на рояле, словно это не рояль никакой, а место на пляже. Лежала на боку, повернув лицо к играющему, и… строила ему глазки.

Ругательства застряли в горле, я прирос к полу. Надо же, и не знал, что моя твердокаменная бабуля в принципе способна с кем-то заигрывать. Ради этого старушка взгромоздилась на рояль, понимаете?!! Но ужас заключался в другом, ужас заключался в том, КОМУ она посылала свои любовные позывные. Догадались?

Этому шарлатану – Халам Баламычу!

На бабушке было ее самое нарядное платье… Нет, я, конечно, все понимаю: дедушки нет (они расстались давным-давно, когда мама была совсем крошкой, у хоббитов это обычная история), скука, все перемыто, делать нечего… но с кем! С ним!! «Я зачем вас запирал?!» – хотелось мне крикнуть, но я онемел…

Лысина мошенника празднично блестела, как бай-джанский лимон. Он и одет был по-жениховски: весь в черном, серебряные запонки, воротничок белый, накрахмаленный, ботинки – ни пылинки. Только все равно упырь упырем, правда, ростом не вышел.

Пение под аккомпанемент продолжалось. Я подбирал нужные слова и выражения, дабы знахарь поскорее вышел в окно, но меня потащили вон из гостиной, оказалось – Биллька. Сестра сделала предупредительное «тш-ш-ш-ш» и повела в свою комнату. В комнате царил удивительный бардак. Если у меня дома полный бардак, это нормально, а что до Билльки, то ее бабушка всю жизнь ставила в пример и хвалила за образцовую чистоту. Что же случилось?

Среди беспорядка я обнаружил два знакомых объекта: Урмана и Федора. Это многое объясняло. Урман сидел на Биллькиной кроватке, пыльный, мятый, поцарапанный. Он давил пальцами на виски, а локтями упирался в колени. Спина трагично согнута. Хоббит молчал, и только глаза кричали. Рядом, в углу, стоял перевернутый деревянный ящик из бабушкиного хозяйства для хранения овощей. Под ящиком метался Федор (иногда в нем есть что-то от овоща), а сверху громоздились разные тяжести, чтобы не сбежал, в основном толстые книги по домоводству – подарки от бабушки ко дню рождения. Вот вам и объяснение, почему комната стоит на ушах: Федора надо было изловить, под ящик запихать, вещами накрыть.

– Рассказывайте, – я сел рядом с долговязым и посмотрел на сестру. Она взяла полпончика с тарелки, покормила Федора (он не выл пока жевал) села в кресло напротив нас и осторожно, чуточку виновато улыбнулась.

– Ой, Боббер, ты столько всего пропустил! Даже не знаю, с чего начать… – она бросила нежный взгляд на Урмана, которому было все равно, что происходит за пределами его черепной коробки, и быстро перевела его на меня. – Сам-то как? Все хорошо?

– Потом расскажу, давай сначала ты, и сперва про то, что ТАМ происходит, – я большим пальцем показал туда, где находилась гостиная.

Сестра лукаво улыбнулась, и я сразу понял, что лично она за бабушку рада. Значит, в деле борьбы со знахарем союзников у меня не будет… Обидно. Ну ничего, я просто так не сдамся.

– Разве нужно объяснять? – Биллька подняла бровку. – У них любовь.

Сестра закатила глазки и стрельнула ими в Урмана.

– А с твоим гениальным зомби что? – я показал на окаменевшего изобретателя.

Биллька скормила Федору еще полпончика и рассказала короткую, но захватывающую историю, составленную по кусочкам из бредней чокнутого мелкого создания под ящиком, того, что набубнил Ури, и частично из показаний очевидцев (достойная внучка хоббичихи Клавдии, Билльбунда умеет опрашивать свидетелей).

Соседи схватили, связали и отнесли буйного хоббита в психиатрическое отделение. Они были уверены – только мордорский синдром заставит хоббита распилить на части собственное имущество и поджечь нору. Не зная Урмана, я бы с ними согласился.

В больнице обещали разобраться, и нашего Ури посадили в очередь, где он оказался среди таких же связанных, скованных, обмотанных и затянутых сородичей с подозрением на синдром.

И Федор был там, он обязан отмечаться в лечебнице раз в неделю и проходить тесты на уровень безумия; при любом состоянии ему дают лекарство и отпускают. Мелкий безумец выскочил из кабинета с колпаком своего психиатра на голове, увидел Урмана и начал орать на весь коридор, показывая на Ури: «Санитары! Санитары! Этого хоббита срочно в реанимацию!».

Орки-санитары приняли Федора за врача, схватили многострадального Ури, пристегнули к лежачей каталке и повезли в реанимацию. Федор пустился за ними, вопя: «Хоббит умирает! Хоббит умирает!». У моего гениального друга, как вы помните, в тот злополучный день были основания уйти в себя, что он и сделал. Федор забрался в каталку, бешено вылупился на несчастного изобретателя и заорал: «Поздно! Поздно! В морг его! В морг!». «Как скажете», – ответили орки (морг находился ближе) и повезли хоббитов в указанном направлении.

Старый патологоанатом Щербатый, призрак морского разбойника, срезал с Урмана ремни, хотя можно было и отстегнуть: просто Щербатый любил резать. Скальпель сверкал, как драгоценность, и это сверкание вывело Ури из ступора. Что тут началось! Хоббит заорал, призрак выронил скальпель и тоже заорал; орки, не успев далеко уйти, подхватили его, а Федор под шумок собрался стырить что-нибудь кругленькое.

Щербатый выкатил тележку с орущим Урманом в длинный прямой коридор и придал ей сумасшедшее ускорение. Мой утконосый друг сидел на коленях и держался за бортики.

В конце трассы его ждало распахнутое окно без решетки: свежий воздух у патологоанатомов, сами понимаете, на вес золота.

Каталка просвистела через коридор и на полном ходу треснулась в стену с окном.

Ури по инерции кувыркнулся в оконный проем и оказался на свободе.

Федор полетел следующим – Щербатый запустил его туда, как бейсбольный мячик. От резких ударов хоббиты обычно приходят в норму, и эти оба, попав на свободу, приняли мудрое решение обратно не возвращаться. К сожалению, их нормальное состояние тут же закончилось, но, спасибо Федору, он догадался увести высокого дядю к бабушке Клавдии: знал, хитрец, где покормят.

В бабулином доме их встретила Биллька, и с трудом затолкала в свою комнату. Федор пребывал в умеренно буйно-помешанном состоянии, лез, куда не надо, требовал еды и «кругленького» – словом, Федор он и на Марсе Федор. А вот Ури молчал, и весь вид его говорил о том, что смысла в жизни хоббита нет. Поэтому мелкого вредителя сестра, как могла, изолировала – упрятала под ящик для овощей, а длинного гения постоянно отвлекала и веселила; на мой вопрос «как?» сестра замолкала и, краснея, отводила взгляд.

И вот, наконец, вернулся я. Федор по-прежнему буянил, а Урман сидел дерево-деревом.