Владимир Свержин - Ловчий в волчьей шкуре

– О нет, нет! – замахала она руками, мило сморщив носик. – Эти жестокие мужские забавы! Я не хочу знать ваших секретов! К чему они мне? Уверена, любезный хозяин уже все обговорил с моим дорогим Алексом и, конечно, тот одобрил ваш план. Я же лишь слабая хрупкая женщина. И вообще, у меня болит голова. Здесь так душно и несет псиной…

Незаметно оказавшийся за креслом герцога мессир Констан склонился к повелителю.

– Завтра ранним утром выезжать на охоту. Нам всем следует отдохнуть, ваше высочество.

Сейчас я вот думаю, с чего бы это вдруг граф де Монсени подогревал интерес герцога Филиберта к Алине, отчего посадил ее рядом с нашим сеньором, позволил им почти свободно беседовать. Без сомнения, он рассчитывал на свои нешуточные угрозы, но, будучи знаком с повадками гуральской принцессы, мог бы предположить, что она, не вдаваясь в особые тонкости хорошего тона и дипломатического этикета, попросту ринется к герцогу Савойскому, моля его о защите.

Тут граф, вроде бы, рисковал, и это заставляет думать, что у него в рукаве был припрятан козырь. Теперь не понять, какой, и это меня немного раздражает. Везде, где в стройной цепочке следов мне видится изъян, я чувствую затаившуюся угрозу. Хотя какая уж тут угроза по прошествии шести веков?

В одном я, пожалуй, не сомневался – поддерживая у нашего владыки внезапно охватившую его страсть, которую можно было без труда прочесть у того на лбу, Констан де Монсени создавал для всех вокруг простую и понятную картину: Алекс, мучимый бессильной ревностью, в роковой момент оставляет герцога без защиты, более того, он может и сам в суматохе охоты помочь неосторожному сопернику расстаться с жизнью. Ревность – сильнейший яд, он губит даже тех, кто надежно защищен от мечей и стрел.

Утренняя демонстрация могущества странного гостя, конечно, не прошла даром, и де Монсени быстро задумал тонкий ответный ход. Однако я забегаю вперед со своими рассуждениями, ибо того, о чем я нынче рассказал, я тогда знать не мог, поскольку, как уже прежде говорилось, это самое время содержательно проводил в ночном лесу.

Найти лошадку, улизнувшую от нашего доброго капеллана, было для меня задачей плевой. Я даже не стал возвращаться на место и разбирать следы, оставленные подкованными копытами, вполне достаточно было опросить жившие в округе волчьи стаи. Их тут и обитало-то всего лишь две. Уж не знаю, ведомо ли вам, но мы, волки, умеем обмениваться мыслями и образами на расстоянии, подзывать друг друга, предупреждать об опасности, загонять жертву в засаду.

Если не верите мне, спросите любого сведущего охотника, он в точности подтвердит мои слова, да еще и приведет множество примеров из своей жизни. Наш так называемый вой – это не просто перекличка, как думают некоторые, это своего рода поэзия, истинная песнь души, понять которую людям не дано.

Да, так вот. Как адвокат Пьер Патлен возвращался к баранам, так и я вернусь к сбежавшей лошади.

Волчье чутье куда лучше собачьего. Мало найдется собак, для которых чутье и жизнь – одно и то же. И потому, конечно, одна из стай уже вынюхала резво галопирующую добычу, обложила ее со всех сторон и теперь лишь ждала, когда животное утомится, чтобы захлопнуть западню. Пришлось оставить сородичей без законной добычи, более того – потребовать, чтобы они погнали испуганную лошадку на меня.

Быть может, вас удивляет, что волки, свободный народ, безропотно повиновались воле охотника. На самом деле в этом нет ничего удивительного. И дело вовсе не в каком-то невиданном могуществе вашего покорного слуги, а в обычном здравом смысле, которого у любого волка больше, чем у иного человека. Вы сами, должно быть, понимаете, мне вовсе не нравится убивать собратьев, в конце концов, с ними всегда можно договориться, не то что с медведями, которые всегда себе на уме и если чего надумают, доказывать что-то бессмысленно.

А потому, когда предстоит большая охота, вот как нынешняя, я предупреждаю стаи, чтоб они убрались на время из окрестных лесов и не крутились под ногами. Зимой же, если предгорье заметает снег, я стараюсь подкормить их чем бог пошлет, так что, согласитесь, любой здравомыслящий вожак стаи охотно пойдет навстречу моей просьбе, чтобы не разрушить такое полезное согласие из-за пропавшего ужина. Тем более, летом охота весьма обильна, не в одном месте, так в другом всегда найдется, чем накормить стаю.

Вот и весь секрет, если только это можно считать секретом. И потому до недавнего времени мне было вдвойне обидно, что демона угораздило принять обличье разумного и благонамеренного волка, а не какой иной свирепой твари.

Но я опять не о том. Вернемся к лошади, надеюсь, уже в последний раз, ибо больше тут отвлекаться не на что.

Очень скоро она вылетела прямо на меня, раздувая ноздри и размахивая хвостом так, будто надеялась отбиться им от молодых волков, мчащих следом. Не скажу, чтобы графские скакуны так уж любили меня. Конечно, в отличие от людей, эти благородные животные чуяли мою вторую природу. Но сейчас волчий запах был везде, а я казался кобылке знакомым и родным. Она ринулась ко мне, ища спасения, и оно пришло.

Стая немедленно отступила, спеша покинуть охотничьи пределы, а перепуганная до дрожи лошадка еще некоторое время храпела, взбрыкивала, лягалась, стараясь попасть по воображаемым атакующим волчьим мордам, пока, наконец, не вернулась в полное сознание. В честь этого она благодарно водрузила голову мне на плечо. Я потрепал ее по холке и, запустив руку в седельную суму, стал шарить в поисках той самой записки, из-за которой едва не зашиб добрейшего фра Анжело. Прочесть ее не составило труда, вы, конечно, помните, что у волков прекрасное ночное зрение. Еще бы – ведь охотимся мы в темную пору суток.

Обращенное к шателену послание меня изрядно успокоило. Управляющему охотничьим домиком предписывалось оказывать маркизу знаки уважения и дать ему возможность хорошо отдохнуть, «дабы замученным видом своим не внушал он печаль и тревогу его высочеству». Однако дальше содержалось требование, которое меня озадачило настолько, что я внимательно перечитал записку еще раз и, аккуратно сунув ее назад в суму, постарался наилучшим образом уложить в голове прочитанное.

На первый взгляд, текст был самым что ни на есть невинным, и пару дней назад, ознакомься я с распоряжением графа, не замедлил бы исполнить без всяких раздумий. Но столько изменилось за пару дней!

После строк, касавшихся судьбы маркиза де Караба, мессир де Монсени, словно между прочим, требовал у шателена отрядить двух, а лучше трех бойцов, чтобы без промедления доставить в замок глиняную бутыль, опечатанную зеленым воском, что хранится отдельно от прочих в его личном винном погребе.